Василий И. Аксёнов

РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

Прежде всего хочу выразить чувство признательности и благодарности присудившим мне премию Андрея Белого, среди лауреатов которой мне лестно назвать таких авторов, как Борис Дышленко, Аркадий Драгомощенко и Саша Соколов, а также тем, кто принял участие в ритуале награждения.

Теперь хочу высказать своё несогласие с мнением Бориса Ивановича Иванова, великодушно возложившего на меня благородную миссию плакальщика по умирающей русской деревне. Не согласен я потому, что:

Во-первых, не считаю себя вправе становиться в один ряд с такими крупными мастерами этого дела, как Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Василий Белов, Фёдор Абрамов и некоторые другие, так как мои проблемы более локальны и менее масштабны.

Во-вторых, считаю, что деревня не умирает, а меняется (о качестве перемен здесь не говорю), меняется так же, как и город. Петербург начала ХХ века можно оплакивать на тех же основаниях. Уклад в корне изменился как в деревне, так и в городе, а печься о тех переменах, которые произошли – дело тех, кого это коснулось, мой голос на этих позициях будет только ложным.

Меня интересует не образ русского крестьянина, место которому в истории и которого, к сожалению, я не достаточно хорошо знаю для того, чтобы о нём говорить и петь о его нуждах, как это делал, скажем, Глеб Успенский, мой интерес – может, в ущерб моей гражданственности – не в социальности, а в самом человеке и в его одном, на мой взгляд, из самых важных вопросов – вопросе о смерти и отношении к ней. Тут просто: я пользуюсь тем материалом, который мне более знаком.

Я целое лето провёл среди кержаков и вернулся от них под сильным впечатлением от их разговорного языка и особенно от синтаксиса, результатом этого впечатления и был «роман в связях», как я это представляю, «Осень в Ворожейке». И опять же: в романе я и не старался разобраться в судьбе русских старообрядцев, подобную судьбу разделили многие. Моя забота: язык. Попытка вырваться из тех литературных рамок, которые установил XIX век. Традиция же настолько сильна и цепка, литературный процесс в силу некоторых обстоятельств, сложившихся в нашей стране, настолько затормозился, что вырваться из этих рамок стоит огромных усилий. Было начало: Хлебников, Белый, Платонов, ещё ряд прозаиков и поэтов, а затем – лакуна. Особенно властна традиция в Ленинграде, где до сих пор продолжают быть и писать «внуки» Фета, Тютчева и Блока. Я не против этого – в конце концов, каждый пишет как хочет и может, - но мне кажется, что для нового времени нужен новый язык, вернее, новая его форма. Ещё Христос говорил, что не следует заводить нового вина в старых мехах.

В заключение хочу сказать о своих сожалениях по поводу отсутствия критики. Пока нет высокопрофессиональной критики, не будет и соответственной литературы.

(Часы, 1985, № 56)