Алексей Конаков 

РЕЧЬ О РОМАНЕ МИХАЙЛОВЕ

Осенью этого года, во время обсуждения лонг-листа Премии в номинации «Проза», у членов жюри возникала странная (но весьма правдоподобная) мысль о том, что Роман Михайлов является инкарнацией самого Андрея Белого. Подобно Белому, Михайлов прихотливо сочетает научное и художественное, не просто проверяет, но решительно соединяет гармонию с алгеброй, настойчиво исследует глубины мистического и эзотерического, неустанно экспериментирует с возможностями русского языка, ловко подбрасывает к небесам ананасы и прекрасно танцует. Эта пестрая разносторонность, прихотливо преломляющаяся в текстах, приводит, с одной стороны к тому, что у прозы Романа Михайлова появляется все больше и больше поклонников, но, с другой стороны, она же зачастую заслоняет от этих поклонников смысл и суть литературной работы автора.
Именно поэтому, говоря о Романе Михайлове, хотелось бы уйти в сторону от уже существующих клише, от расхожего образа «жонглера, математика и мага», ставшего кумиром младшекурсниц гуманитарных вузов за счет создания в своих книгах эффектных комбинаций из психоделики, мистики, топологии, сновидений, кришнаизма, театра и колдовства.
Вместо этого нам хотелось бы указать на совсем другого Михайлова.
Это человек, никак не ассоциированный с профессиональной словесностью, человек, абсолютно не встроенный в литературные круги, человек, намеренно дистанцирующийся от культа постоянного потребления и производства текстов. В условиях, когда большинство современных авторов тесно связаны с текстуальными индустриями, являются людьми читающими и пишущими, живут за счет работы со словами (будь то журналистика, филология, критика или редактура) – «невключенная» позиция Михайлова начинает отчетливо отзываться этикой советского андеграунда, ценностями неофициальной ленинградской литературы, авторы которой тоже считались «непрофессионалами» (так как не состояли в Союзе советских писателей) и сознательно отказывались «кормиться» от словесности. В этом смысле Роман Михайлов (первые книги которого не издавались на бумаге, но просто выкладывались в свободном доступе на сайте krot.me) прямо наследует людям, создававшим Премию Андрея Белого в семьдесят восьмом году.
Такая точка зрения вовсе не призвана загонять Романа Михайлова в некий «премиальный шаблон»; просто она позволяет нам лучше увидеть именно Михайлова-литератора (до сих пор заслоненного Михайловым-математиком, Михайловым-режиссером, Михайловым-мистиком и т.д.), автора, пусть и не апеллирующего намеренно к некоей (вполне конкретной) литературной традиции, но этой литературной традицией востребованного. Это великая традиция гордых аутсайдеров, аскетов словесности, людей, сознательно «отказывающихся от литературы» и понимающих свое письмо как особую жизненную практику (ценность которой никак не связана с публикациями, изданиями, попаданием в учебники и антологии, в историю и вечность). Михайлов-литератор кажется именно таким автором. Перед нами отнюдь не развеселый режиссер, ловко организующий карнавал персонажей, монтаж аттракционов и фейерверк чудес с целью поразить читателя – за карнавалом, аттракционом и фейерверком мы угадываем одинокого человека, переживающего странное волшебство письма. Впрочем, он не совсем одинок. Пристальное внимание этого человека к миру, поиск неочевидных связей всего со всем заставляют нас вспоминать о Леоне Богданове, кропотливо наблюдавшем за игрой оттенков индийского чая и всепланетной динамикой землетрясений; навязчивое увлечение этого человека «фрактальными орнаментами, плоскими лабиринтами, глубинными узорами с разрывами» напоминает о творческом методе Евгения Харитонова, полагавшего, что цель писателя – ткать под вечным «домашним арестом» дивный словесный узор; любовь этого человека к игральным картам рифмуется с интуициями Василия Кондратьева, понимавшего произведение как разложенный по прихотливым правилам карточный пасьянс. Наконец, «темнота» и «герметичность» многих сочинений Романа Михайлова кажутся в своей основе очень близкими к «поэтике скрытого сюжета», которую ранее практиковал Павел Улитин, великий андеграундный мастер «абстрактной прозы».
Роман Михайлов получает премию Андрея Белого за роман «Дождись лета и посмотри, что будет», который на первый взгляд кажется достаточно простой вещью с понятным сюжетом – однако эта простота и эта привязка премии к конкретному тексту не должны вводить в заблуждение. На самом деле Михайлов является выдающимся мастером именно абстрактной.