Алла Горбунова
РЕЧЬ О ВАДИМЕ РУДНЕВЕ

Честно признаюсь, что я очень хотела, чтобы Вадим Руднев получил премию Андрея Белого. Для меня большая радость, что эту премию получает не просто учёный, исследователь, но философ. Один из трёх навыков, наравне с постоянным памятованием о смерти и свободе, который я в своё время вынесла с философского факультета – это умение узнавать и любить стихию мысли. Стихия мысли, которую можно встретить в книге философа, – это не то же самое, что гуманитарное исследование, совсем нет, это на самом деле очень редкая и ценная вещь, единичная и часто остающаяся неузнанной и непонятой. Это мышление, осуществляющееся, по словам Вадима Руднева, в «новой модели реальности» – мышление не денотатами, а смыслами. Главное в таком мышлении – совсем не те тезисы, которые остаются в сухом остатке, более того, с этими тезисами совершенно не обязательно соглашаться. Главное, на мой взгляд, это удивительное, редкое переживание – вкус живой мысли, её стихия. 

«Новая модель реальности» – суммарная за 30 лет книга. У Вадима Руднева есть пять книг со словом «реальность» в названии и пять книг со словами «новая модель» в названии – здесь и то, и другое сходится. В «Новой модели реальности» развиваются самые первые интуиции публикации Руднева 1984 г. «Текст и реальность: направление времени в культуре», а также воедино собирается всё, что он наработал в других направлениях за эти годы, в первую очередь, в исследовании психопатологии и философии литературы.

Чтобы понять эту книгу – нужно «уметь мечтать» (ещё один оборот, часто использующийся Рудневым), подобно тому, как «умеет мечтать» хорошая мать, в которую ребёнок вкладывает свою тревогу, и которую она умеет принять и переработать, а не возвращает ему бумерангом обратно. Нужно с самого начала принять течение мысли Руднева, его диалог с самим собой и голосами, рождающимися в его бессознательном, быть готовым переживать его наваждения, продумывать его мысли и узнавать в них себя. Другие философы так не пишут: ни у кого нет такой степени присутствия в своём тексте, как будто ты читаешь предельно экзистенциально насыщенный дневник, написанный с абсолютной безоглядностью. Было и есть много писателей, записывающих свой поток сознания, но Руднев, наверное, единственный, по крайней мере здесь и сейчас, кто так пишет свои философские книги. Это не то что не академическая книга, это даже не эссе, а прямое выговаривание бессознательного. 

Вадим Руднев возвращает мышление его исходной природе – тому истоку безумия, из которого оно произрастает. В тех бескомпромиссных координатах, в которые помещает нас Руднев, любая настоящая мысль безумна. Со ссылкой на Лотмана он пишет: «Способность разума мыслить – это в определённом смысле способность человека сходить с ума». В некотором роде творчество Руднева выглядит подобным гибридом: как если бы в философию языка – запустить вирус безумия, в результате чего получается нечто очень странное, очень самобытное и полное удивительных озарений, которые никуда не вписываются. 

Вообще весь этот инструментарий философии обыденного языка производит у Руднева странное впечатление. Он пишет про «наррацию», про «языковые игры», но эти отсылки, на мой взгляд, зачастую выглядят чуждыми тому, о чём говорит Руднев на самом деле, или тому, что я переживаю, когда читаю его текст. Мне кажется, весь этот язык он, скорее, деконструирует. Он говорит на этом языке о том, что этому языку не принадлежит, что этому языку не органично. Понятно, что, с одной стороны, Витгенштейн, с другой стороны, Лотман – те основания, на которых держится инструментарий Руднева. Но иногда кажется, что так просто исторически сложилось, а настоящая родина этого мышления – неведомый, волшебный, постоянно превращающийся язык. Язык поэтов и визионеров, которые творят то, что Руднев называет «новой моделью реальности». Потому что всё это на самом деле совсем не про язык. Но, может быть, именно философия обыденного языка и все эти языковые штуки создают то конфликтное напряжение (сопротивление материала), которое оказывается продуктивным, движет и оформляет мысль Руднева. 

Так получилось, что эта книга мне очень близка. И как удивительный рассказ про дешифровку посланий реальности (оказывается, я, сама того не зная, всю жизнь этим занимаюсь), и как визионерская грёза о том, как устроено Царствие Небесное. Говорят, что философия – это не ответы, а вопросы, продуктивное непонимание и удивление. Так вот, на мой взгляд, эта книга – не о понимании того, что такое реальность, а о непонимании того, что такое реальность. И это, может быть, самое главное непонимание, которое я с Вадимом Рудневым разделяю.