«Мы издаем книги, которые годами, а иногда и десятилетиями ждали своего переводчика» Интервью с Иваном Лимбахом и Ириной Кравцовой
Беседовал Павел Зарва
Доводилось ли вам держать в руках недавние издания романов Жоржа Перека, «Заметок» Эрика Сати или эссеистики Чеслава Милоша? По виртуозному типографскому исполнению, тематической пестроте и сложной жанровой природе этих книг мы без труда узнаем особый почерк Издательства Ивана Лимбаха. Эти издания воплощают собой абсолютный перфекционизм в стиле и уже своим внешним видом настраивают на особое отношение к чтению. Это артефакты культуры, способные закрепиться во времени и остаться в нашей истории. Сегодня в рубрике «Практика перевода» мы беседуем с Иваном Лимбахом и главным редактором издательства Ириной Кравцовой о том, как отбирается иностранная литература для публикации и какие издательские ценности определяют этот отбор.
Иван Юрьевич, вы почти двадцать лет издаете книги. Расскажите, пожалуйста, как складывался издательский коллектив. Сразу ли вы нашли достаточно компетентного главного редактора? Давно ли вы сотрудничаете с такими замечательными художниками?
Иван Лимбах: Из первоначального состава штатных сотрудников, количество которых никогда не превышало пяти-семи человек, работают трое. Менялись редакторы, менеджеры, специалисты по пиару, но, к счастью, проблема поиска главного редактора передо мной не стояла. Ирина Кравцова подвигла меня на создание издательства и даже в те годы, когда не была главным редактором по должности, она де факто определяла направление деятельности, круг авторов и издательскую эстетику. Книжный дизайн — очень тонкая сфера, поэтому мы не стремились расширять круг художников, с которыми нашли общий язык. В первые годы наибольшее количество работ выполняли отец и сын Плаксины, в последние — Ник Теплов.
Иван Лимбах и Ирина Кравцова. Фото из издательского архива. 2015 г.
После первых трех-четырех лет работы стало ясно, что издательство — не только имиджевый проект, как мне поначалу казалось, но и — при некотором расширении портфеля — вполне жизнеспособный организм… Вот тогда и возникла мысль издавать также и переводную литературу. Нашим первым изданием стал трехтомник Маргерит Юрсенар, благодаря которому мы познакомились с лучшими переводчиками с французского и других языков: Юлиана Яхнина знала еще и шведский, Борис Дубин — испанский. Их советы трудно переоценить, они были высочайшими профессионалами, а для Ирины теми людьми, с которыми она находилась в постоянном диалоге.
С самого начала издания иностранной литературы вы выдерживаете уникальный и узнаваемый стиль в отборе и составлении переводных книг. Насколько переводческая инициатива и интуиция в предложении еще не прочитанного автора влияла на ваш издательский репертуар?
Ирина Кравцова: Издательский стиль возникает тогда, когда выбор связан с интуитивным ощущением (а нередко и точным знанием), что будущая книга привнесет важную краску в картину целого, его при этом не разрушая, не диссонируя с ним. В круге нашего общения переводчики, которые хорошо знают негласные «законы жанра» и прежде всего — наше стремление восполнить лакуны в издании зарубежной литературы, опубликовать те книги, которые годами, а иногда и десятилетиями ждали своего переводчика в том смысле, что совсем не любой человек, занимающийся художественным переводом, мог с ними справиться. Это относится прежде всего к Жоржу Переку, произведения которого были бы неподвластны человеку, прекрасно знающему язык, но не имеющему склонности к словотворчеству.
 |
 |
Валерий Кислов, сам пишущий и стихи, и прозу, любящий языковые игры, как нельзя лучше на протяжении десяти лет переводит этого автора, постоянно экспериментировавшего с литературной формой и самим способом письма. Чего стоит один только его роман «Исчезание», написанный с пропуском гласной буквы (это пятисотстраничный детектив в русском переводе без буквы «о»). Книги в продаже давно нет, но скоро мы выпустим ее электронную версию.
Дарья Синицына на протяжении нескольких лет писала диссертацию (а параллельно работала над переводом) о романе Кабреры Инфанте «Три грустных тигра», который считали непереводимым лучшие переводчики с испанского языка. Это виртуозная джазовая композиция, которая требовала конгениального исполнения, обусловленного знанием кубинской жизни, с одной стороны, и человеческой органикой, с другой.
И, конечно, только Татьяна Баскакова, египтолог по образованию, знающая несколько языков и способная прочитывать горы литературы, только и могла взяться за перевод столь масштабного и глубокого писателя, как Ханс Хенни Янн (и его трилогии «Река без берегов»). У нас не могло не возникнуть заинтересованности в авторе, который жил в эпоху между двумя мировыми войнами и принципиально не участвовал ни в одной из них; которому удалось (пусть всего на несколько лет) создать художественную коммуну — прообраз идеальной республики творцов, где каждый воплощает лучшее, на что он способен; который искал «братского сближения с чужеродным» и называл это расширением любовных возможностей души и чей роман произвел, по словам исследователя, революцию в чувственном восприятии на краю той бездны, которую уготовили люди, не отдающие себе в этом отчет. Возможные следствия подобной жизнедеятельности, когда человек человеку враг, описал Альфред Дёблин, визионерский роман которого перевела тоже Татьяна Баскакова — она единственный сегодня переводчик, настоящий уникум, которому подвластны столь масштабные произведения. Что касается Дёблина и Янна, сложность их романной формы соответствует сложности содержания. Отношение к письму художников, которые ставили своей задачей изменить самый душевный состав и способ мышления людей, совершенно особое. Дёблин, как в воронку, втягивает в чтение «Гор…» через невероятно крутой лексико-синтаксический замес. Янн, с его фантастическими поворотами повествования, нетривиальными реакциями героев на происходящие события буквально выбивает почву у тебя из-под ног: ты словно идешь по минному полю, где «мины» — это разного рода нетривиальности (Янн нередко использует привычные слова в непривычных значениях), взрывающие обыденное сознание, выворачивающие тебя наизнанку и тем самым меняющие самый способ восприятия. Янн отказывается от дуального мышления (черное — белое, добро — зло, преступление — наказание и т.п.), апеллируя к чему-то третьему, полагая, что в этом — подсказка для человека: люди должны начать движение в сторону от агрессивного и примитивного образа мыслей, испытать доверие и внимание к сложности, заменить утверждение вопрошанием.
Ирина Кравцова и Татьяна Баскакова на вручении Немецкой переводческой премии 2014 года за перевод первого тома трилогии Х. Х. Янна. Редкий случай, когда премии было удостоено также и издательство, выпустившее книгу в свет.
Ирина Геннадьевна, вы давно сотрудничаете с выдающимися переводчиками и редактируете сложнейшие тексты. Случались ли в вашей редакторской практике острые споры о выбранном стиле, передаче языковых особенностей оригинала?
И. К.: Когда работаешь над готовым текстом, русский язык сам подсказывает, как правило, о чем нужно спросить у переводчика. Там, где сказано «не по-русски», кроется ошибка или неточность. Вообще, редакторское чтение текста — особое, всякий раз требующее разной настройки глаза и слуха на авторскую интонацию и словарь. Очень важно как раз доверять услышанному переводчиком, не навязывать своего. Хотя чем опытнее мастер, тем с большим интересом он выслушивает твои предложения. Так, когда мы работали над собранием сочинений Маргерит Юрсенар, выдающийся переводчик Юлиана Яхнина изменила название последней главы в романе «Философский камень», который к тому времени дважды выходил отдельным изданием, «Смерть Зенона» на «Конец Зенона», что гораздо точнее выражало авторский взгляд.
Упомянутые выше романы А. Дёблина и Х. Х. Янна, как и сочинения М. Юрсенар, обладают невероятной плотностью смысла и принципиально сложной жанровой природой. То же можно сказать и о публикуемых у вас книгах поэтической прозы (Х. Х. Арреола, Л.-Р. Дефоре, Х. Л. Лима, Ч. Милош, З. Херберт). Как вы каждый раз находите в себе уверенность, что такие издания возможны на нашем рынке?
И. К.: Наша задача в том, чтобы доводить до читателя, не утратившего вкус ко всему настоящему, не суррогатному, вещи, в которых бьется пульс подлинного творения, слышится дыхание творцов. Названные Вами авторы писали, кроме стихов, прекрасную прозу, от которой невозможно оторваться, без которой трудно, если однажды вкусил этого блаженного питья. Написанные ими книги достаточно открыть, чтобы погрузиться в чтение с головой — это мы не раз наблюдали на ярмарках, когда люди отходили от нашего стенда, буквально не поднимая головы от открытой ими книги. Когда мы принимаем решение об издании этих книг, мы не обсуждаем их рыночную судьбу. Мы стараемся так организовать работу по их подготовке, чтобы финальная цена соответствовала покупательной способности их потенциальных читателей. Кроме качества перевода, это единственная наша забота.
 |
 |
Возможно, получение гранта на перевод определяет не только финальную цену, но и сам факт публикации. Кто в процессе издания ответственен за оформление гранта и насколько эта процедура «тяжеловесна» и затратна по времени?
И. Л.: Отнюдь не всегда возможность получения гранта на перевод определяет факт публикации. Мы издали без поддержки целый ряд книг. Над составлением заявки трудятся, как правило, редактор и директор. Это довольно кропотливая, но в зависимости от страны, к которой мы обращаемся, работа разной степени тяжести. Чем дольше существует поддерживающая институция (например, программа «Пушкин» Посольства Франции в России), тем проще организована подача документов. Больше всего временных и иных затрат потребовала работа с Румынским институтом культуры. Пока нам не хочется повторять этот опыт, но книгу при их поддержке мы издали хорошую — «Господин К. на воле» Матея Вишнека. Она о том, как трудно человеку расстаться с несвободой, покинуть свою привычную тюрьму.
Как и роман М. Вишнека, многие издаваемые у вас философские и исторические работы посвящены какому-то одному основному феномену человеческой жизни: времени (Б. Йёнссон), дружбе (Ф. Федье), игре (Й. Хёйзинга), любви (П. Брюкнер, Х. Ортега-и-Гассет), свободе (Ж. Бернанос), смерти (К.Л.Х. Ниббриг). А как для вас соотносится эта линия переводной литературы с изначально русскоязычными изданиями?
И. К.: Выбор отечественных авторов происходит по тем же принципам: мы восполняем какие-то лакуны; издаем пусть и неизвестных, но авторов «с биографией» (Елена Арманд, Эдуард Кочергин — известность к нему как к писателю пришла через три года после изданной нами «Ангеловой куклы»). Нам интересны авторы, открывающие новое в отношениях с пространством (Дмитрий Замятин), с историческим прошлым (Леонид Юзефович, Андрей Левандовский, в прозе — Полина Барскова), новое в литературе (Лев Лосев, Геннадий Барабтарло, Олег Юрьев). В прозе для нас очень важной является работа пишущего с языком, уход от однозначности и прямолинейности. Нам интересны высказывания художников (София Азархи) и музыкантов (книга бесед Д. Бавильского с современными композиторами) — они предлагают совершенно неожиданный ракурс. Их «антенны» гораздо чувствительнее наших.
Влияет ли на издательское дело то видение литературы и те способы говорить о текстах, которые предлагает сегодня профессиональная критика? Наблюдаете ли вы кризис внимательного чтения и острого критического высказывания?
И. К.: Выход книги неизвестного автора всегда связан с определенной работой по ознакомлению с ним критиков и публикацией дополнительных материалов на сайте и в соцсетях. Но следует отметить, что люди читающие умеют воспринимать новую информацию и уже по издательской аннотации вводят автора в тот или иной знакомый контекст. Профессиональные рецензии, безусловно, важны, и, слава богу, есть несколько критиков, работающих на очень высоком уровне: это Варвара Бабицкая, Ольга Балла, Лиза Биргер, Анна Наринская, Дмитрий Бавильский, Игорь Зотов, Алексей Мокроусов. Но роль нынешней критики я бы не преувеличивала (почему пишущие перестали быть властителями дум — отдельный вопрос) — в основном она вялая и незаинтересованная…
Кризис чтения, на мой взгляд, связан с кризисом гуманизма и общественным коллапсом. Ведь происходящее в стране не может не влиять на людей и депрессивный характер культурного пространства очевиден. Объявление Года культуры, в течение которого было закрыто огромное количество библиотек, и Года литературы с полупустыми сегодня, во время книжной ярмарки «Литература в годы войны», залами Центрального дома художников в Москве уводят нас в плоскость официозных мероприятий, не затрагивающих существа дела. А существо дела в том, чтобы вести разговор без оглядки на правильное/неправильное, разрешенное/неразрешенное. Но это поле всеми способами стремятся сузить: с телевидения (даже с «Культуры» и «Дождя») ушли книжные передачи и передачи дискуссионного характера, связанные с литературой и кино. Нам пытаются буквально вдолбить патриотическую «идею», связанную с беззаветным доверием к мнению властей предержащих, не подразумевающую возможности задавать вопросы, в том числе и о нашем историческом прошлом (не хочется говорить о пущенных в ход безобразных ярлыках, поиске врагов среди замечательных писателей и прочих, пропахших нафталином, явлениях, апеллирующих к самым низменным сторонам человеческой натуры).
 |
 |
Несмотря на постоянно меняющийся культурный и политический контекст вам удается издавать непростые и, одновременно, коммерчески успешные книги. Какие переводные издания разошлись лучше всего и были ли среди них бестселлеры?
И. Л.: Самыми продаваемыми изданиями оказались работы французского историка музыки Патрика Барбье «Венеция Вивальди» и «История кастратов» (об истории барочной оперы) — думаю, из-за недостаточности информации на эти темы в отечественной музыкальной литературе, а также книги Паскаля Брюкнера «Парадокс любви» и «Вечная эйфория: Эссе о принудительном счастье» — темы говорят сами за себя, но острота авторской мысли придала им дополнительный блеск, кроме того, в русскоязычной литературе отсутствует традиция подробного обсуждения этих тем.
Довольно неожиданным для нас оказался успех книги нидерландского нейробиолога Дика Свааба «Мы это наш мозг: От матки до Альцгеймера» (за год мы продали 15 000 экземпляров), рассчитанной на широкого читателя и при этом написанная исследователем, 30 лет возглавлявшим Институт мозга в Амстердаме, знающим о мозге практически все. Издание этой книги было сопряжено с определенным риском, но, получилось, что он был оправдан.
У меня остается последний вопрос. Как можно сформулировать и описать издательскую миссию Ивана Лимбаха?
И. Л.: Ответ очень простой — продолжить издание интеллектуальной литературы. Почему это так важно? «Высокая планка» жизненно необходима и актуальна. Прагматичному безумству, обесчеловечивающему все большие пространства, должны противостоять хотя бы островки, где мысль живет и трудится в созвучных человеку культуры формах и ритмах, порождая соответствующий им язык взаимодействия. Хоть что-то надо пытаться противопоставить вавилонскому столпотворению, приближение которого угрожающе ускорила пронизанность мира современными информационными технологиями (интернет позволяет даже варвару найти «родное» сообщество).
И. К.: Мы стремимся к расширению и усложнению культурного пространства, которое представляет собой кислородную камеру в алчном и потому безвоздушном и бесчеловечном пространстве коммерции и политики. Наши авторы и их книги — это островки одушевленности, благодаря которым возникает чувство общности с людьми, жившими в другие времена, и чувство ответственности за окружающее нас человеческое пространство.