Александр Уланов

РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

     Благодарен за интерес, проявленный к моей работе, и хорошо понимаю (и рад этому), что он – не столько ко мне, сколько к той литературе, на которую я стараюсь обратить внимание. Той, которую принято называть «сложной», хотя она только делает работу литературы. Открывает новые способы видеть, новые смыслы, новые связи.

     Продолжая мысль Мориса Бланшо о невозможности литературы, можно заметить, что не слишком интересно говорить о том, о чем возможно сказать. Не лучше ли попытаться уловить то, о чем сказать невозможно? Сложные чувства и мысли, вещи без определенного значения, огромный мир несловесного, проблемы, которые, если действительно важны, решения не имеют, и с ними можно только жить. Бесполезно именовать это прямо, возможно только ходить вокруг, пытаясь приблизиться снова и снова, каждый раз с другой стороны, через ассоциации, коннотации. Понимая, что каждая такая попытка – неизбежная неудача, и литература невозможна также и поэтому. Но неудача здесь гораздо интереснее и плодотворнее, чем удача в сообщении очевидного.

     Литература, на которую хотелось бы обратить внимание, стремится к возможно большей интенсивности, концентрированности речи, и поэтому неизбежно многозначна. Она открывается только через понимание ее языка. Очень жаль, что исследований языка современной литературы мало, не разработан аппарат, который можно было бы для этого использовать, и я благодарен Людмиле Владимировне Зубовой, которая – одна из немногих, начинающих эту сложную работу.

     С другой стороны, если в тексте нет работы с языком, едва ли это интересная литература. Едва ли нетрансформированный повествовательный язык способен коснуться той сложности, которая накоплена вокруг нас и в нас – он не способен к компрессии смыслов, к непредусмотренности, он только передает привычное в соответствии с механизмами работы массовой культуры. Интеллектуальность не гарантирует от клишированности сознания – просто клише будут другие. А индивидуализация языка, способа вИдения – это средство построения личности как для автора, так и для читателя.

     Литература – путь к многообразию мира, к его цветущей сложности. К жизни, а не к выживанию. Многие тексты переполнены переживанием серого и невозможности из него выбраться, но они написаны таким языком, который и есть сама серость.

     Если читатель немедленно понимает то, что прочел, он получает только информацию, но не новый способ смотреть на мир. Литература – не информация. Есть смысл писать о том, что ни автор, ни читающий не понимает отчетливо, ради возникновения нового смысла при помощи активизации языка.

     Различие поэзии и прозы, видимо, перестает быть актуальным. Важнее иные различия – прямое высказывание/ассоциативность, однозначность/многозначность, линейность/ризоматичность.

     Что, в таком случае, критика? Попытка понимания, вслушивание в бесконечность значений текста. Но, собственно, это работа любого читателя и автора – потому что литература все более уходит от самовыражения на позицию, где индивидуальность автора проявляется как индивидуальность взгляда, способа смотреть. И критическая рефлексия над чужими текстами также необходима для любого пишущего. Объединение в одном лице автора, критика и переводчика (потому что перевод – тоже способ вслушиваться в текст, в культуру) представляется необходимым.

     Но критика – в некотором смысле также и медицина. Продлить человеку жизнь, постаравшись чуть сберечь его время на поиски – показав ему то, что ему могло бы пригодиться. Или выразив обоснованное сомнение в том, что тот или иной текст, тот или иной способ смотреть дает достаточно много, чтобы стоило на него тратить время, которое у человека не бесконечно.

     Ряд исследователей, в том числе Борис Владимирович Дубин, видят источники многих проблем современной русской культуры в недифференцированности, «слипании» многих понятий.  Видимо, не избежала этого и литература. Многое из того, что обсуждается сейчас как литература – скорее публицистика или дневник. Почему бы литературе не постараться быть самой собой – умной и выбирающей. Иначе она утонет в потоках трансляции очевидного, от живых журналов до эстрадных песен.

     И, конечно, – не принимать себя всерьез. Сохранять открытость. Все, что человек делает, только попытка. Ничто не окончательно. И в то же время все очень серьезно, потому что другой жизни не будет ни у человека, ни у того, кто и что его окружает. К этим неразрешимым проблемам, к многоцветной радости мира – с помощью литературы и подходить, потому что она – одно из средств более интересной жизни, не более, но и не менее того.