Людмила Зубова

РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

 

Спасибо жюри, комитету премии Белого, издательству НЛО, тем, кто пришел сюда, читателям, поэтам – персонажам этой книги и тем, кто в книгу не вошел, но чьи стихи люблю. Таких очень много. Спасибо моим самым лучшим учителям, которые поощряли изучение литературы не по учебникам – Софье Соломоновне Зильбербург и Борису Самойловичу Шварцману, спасибо прекрасному клубу «Дерзание», в котором я занималась в 60-е годы прошлого века. Там учили творческой словесности, чувству слова.

Конечно, такое признание, премия Белого, очень радует, тем более что эта премия не за жертвенный труд, а за полученное удовольствие. Я делаю то, что мне интересно. Когда пишешь о поэзии, это завораживает, затягивает и удивляет. Удивляет потому, что, всматриваясь в стихи, видишь такое, что не сразу открывается, и хочется объяснить это прежде всего самой себе. И тем, кому это тоже может быть интересно. Ну просто всем, по моему представлению.

 

Хочу сказать несколько слов о материальных символах премии Белого.

Яблоко можно понимать как символ непослушания. Вкусившие запретный плод явно хотели лишнего – того, что мешает благополучию. Они хотели познания и любви, ведущей к рождению людей, то есть хотели сами творить мир. И это у них получилось. Поэзия, конечно, – способ познания, это известно. Но это еще и сотворение миров. И в эти миры, которые созданы поэтами, можно войти (или иногда входить, или заглядывать).

Бутылка водки на вручении премии Белого становится символом опьянения словесностью. Это такая современная Иппокрена. Когда пишешь филологическое исследование, оно затягивает так же, как стихи. Пишешь – и перерастаешь самого себя, иногда удается узнать и сказать то, чего пять минут назад знать не знал. Собственно, то же самое происходит и с поэтами.

Один рубль – деньги, да не те, которые в почете у практичных людей. Так же, как слово в поэзии – не совсем то, которое есть в словарях и в общем употреблении. Единичное ценнее массового. А рубль 1961 г. в XXI веке – вообще анахронизм, ископаемое. С точки зрения практичных людей те, кто получает эту премию, отстали от жизни. Знали бы эти практичные люди, какая это выгода – счастье писать стихи и писать о стихах.

 

Сегодняшнее событие – подходящий повод подумать о том, что же привело меня к этому успеху, за что мне такое. То есть похвастаться, но ведь событие позволяет.

Наверное, за упрямство. У меня всегда была тяга погружаться в свое, которое окружающим безразлично, а иногда и враждебно. В конце концов находились люди, близкие мне по восприятию мира. Их можно было находить, а можно было и приманивать, соблазнять, показывая, как это интересно. И тогда умножалась энергия, завоевывались новые территории жизни.

К этому успеху меня привела, вероятно, независимость личных ценностей от ценностей и старшего поколения, и младшего, принципиальная дилетантская независимость от конвенций в литературной среде. Для меня главный критерий оценки стихов – все-таки талант, явленный в тексте, а не установка на традицию или эксперимент, не степень знаменитости автора, не странности его характера, не экстравагантность поведения, не судьба, не признание и не отторжение обществом. Социальная маргинальность сама по себе тоже не знак качества поэта и не охранная грамота.

Возможно, я награждена (т.е. вознаграждена) за некую отстраненность, граничащую с одиночеством. Я ничья, ни к какой литературной компании не принадлежу, я рядом со многими группами, но не внутри какой-либо. Такая отстраненность не имеет ничего общего со снобизмом. Я убежденный антисноб, всегда против охраны территории от тех, кто не находится в литературной среде, от тех, кто в начале пути к пониманию поэтического слова. Бывает, что удается написать самое интересное после особенно наивных вопросов или невежественных категоричных суждений. Убеждена, что каждый человек имеет право на духовную жизнь – независимо от той среды, в которой живет, от его вкусов, возраста, образованности, ума. Поэтому считаю, что нужны стихи разного уровня, даже те, которые могут считаться плохими в среде искушенных поэтов и читателей. Кому-то нужен пафос, кому-то антипафос, кому-то скучны точные рифмы, кого-то раздражают неточные. Даже банальности и клише – неизбежная и необходимая стадия в развитии сознания и освоении языка. Человек растет, и вкусы его меняются. У каждой личности, каждого возраста и состояния души своя правда. Жаль, что некоторые поэты нервничают от того, что не тем читателям их стихи нравятся.

К этой премии меня привело, конечно, и многолетнее преподавание, причем в основном – истории языка. Есть такие замечательные строчки у Булата Окуджавы: «Умный любит учиться, а дурак учить». Это правда. Поэтому сначала приходится учиться – в моей профессии – учиться языку. А у кого? Да у поэтов же, потому что у них, у тех, кто талантлив, язык живой. Совершенно справедливо, что преподаватель может научить только тому, что ему самому интересно. Мне интересно то, что происходит со словом в языковой динамике, и тут поэты указывают на разные свойства и возможности слова. Я совершенно согласна с таким высказыванием: «Самое худшее в нормативной практике заключается в том, что она медленно, но верно прививает нечувствительность к силе, гибкости и поразительной подвижности языка» (Владимир Андреевич Звегинцев). Поэтому, говоря о стихах, в которых нарушаются нормы словоупотребления и грамматики, я не употребляю слова «ошибка», даже если поэт сам готов признать, что у него ошибка и спрашивает, как правильно.

 

Это премия в номинации «гуманитарные исследования».

Похоже, что именно гуманитарные науки теперь будут в первую очередь востребованы в России – как диссидентское сопротивление разрушению образования. То, что происходит сейчас, серьезно пугает. Для тех, кто уже ума набрался, строится резервация в Сколково, а следующим поколениям планируется вдвое сократить школьную программу, усилить военную подготовку, обучать комиксами, оценивать за птички в клеточках (то есть ЕГЭ), разогнать кружки в Аничковом дворце и других творческих центрах. Средства массовой информации переполнены насмешками над «ботанами», то есть теми, кто любит читать и учиться. Слишком многое сейчас направлено на то, чтобы делать из людей болванов, хищников и садистов, эта задача особенно усердно и успешно выполняется самым мощным средством воздействия на массы – телевидением.

Хороши строчки Льва Лосева: «Кабы не скрипки, кабы не всхлип / виолончели, / мы бы совсем оскотинились, мы б / осволочели...». Видимо, оскотинить население – это и есть цель для тех, кто недавно устроил в общежитии консерватории ночную облаву на студентов – с похищением их в армию.

Приходится сопротивляться. Слова Бродского о том, что поэзия – антропологическая цель человечества, становятся всё более понятными, всё более буквальными.

Поэтому премия Белого, которая никак не связана с деньгами, всё больше выходит за рамки литературной жизни и становится явлением общественно значимым, социальным и политическим.

Прочту одно стихотворение Андрея Белого, написанное в 1903 году:

 

ЖЕРТВА ВЕЧЕРНЯЯ 

Стоял я дураком
в венце своем огнистом,
в хитоне золотом,
скрепленном аметистом, –
один, один, как столб,
в пустынях удаленных, –
и ждал народных толп
коленопреклоненных...
Я долго, тщетно ждал,
в мечту свою влюбленный...
На западе сиял,
смарагдом окаймленный,
мне палевый привет
потухшей чайной розы.
На мой зажженный свет
пришли степные козы.
На мой призыв завыл
вдали трусливый шакал...
Я светоч уронил
и горестно заплакал:
"Будь проклят, Вельзевул –
лукавый соблазнитель, –
не ты ли мне шепнул,
что новый я Спаситель?..
О проклят, проклят будь!...
Никто меня не слышит..."
Чахоточная грудь
так судорожно дышит.
На западе горит
смарагд бледно-зеленый...
На мраморе ланит
пунцовые пионы...
Как сорванная цепь
жемчужин, льются слезы... 

Помчались быстро в степь
испуганные козы.

 

Ну хорошо, пусть шакал завывает и козы мчатся в степь. Но они же все-таки приходили, что-то услышали, может быть, и еще придут. К тому же, есть и другие существа. Кое-кто из них присутствует здесь.

Еще раз спасибо всем тем, кто понимает ценность культуры, выходящей за рамки официальных резерваций.

И, конечно, спасибо Михаилу Сергеевичу Горбачеву, который пробудил в людях живое – за то, что поэты пишут не в стол, за то, что можно преподавать и писать книги без оглядки на ограничения официальной идеологии (ну хотя бы пока). Да, конечно, великая заслуга принадлежит тому мощному сопротивлению культуры, которое было в андеграунде. Но и те, кто не принадлежал к этой среде, имеют право на живое слово, на место в культурном пространстве. Счастливо наше поколение людей, рожденных после войны: наша юность пришлась на оттепель, в это короткое время относительной свободы (ошеломляющей по сравнению со сталинским периодом) сформировалось наше сознание, а потом, после десятилетий заморозков, уже в изрядно зрелом возрасте мы опять чувствуем себя юными – благодаря тому заряду энергии, который получили в девяностые годы.