Сергей СТРАТАНОВСКИЙ
Из книги «ГРАФФИТИ»
Нищие и революция*
Вот конференция:
«Кто виноват в Революции?»
Русской, своей, не французской,
хоть и съехались в Ниццу лазурную,
А не в Питер – докладчики.
«Нищий поющий –
вот настоящий виновник
Катастрофы тогдашней…»
«Нищий поющий?
Но почему? Объясните…»
«Потому что на паперти
пели о Лазаре бедном,
Богатеем гонимом…
Так вот пели:
– Подите, рабы мои, спихните с двора,
Спустите, рабы мои, два лютые пса,
Пуская его псы те терзают всего.
А потом они пели
о том, как в аду богатей
Будет муку терпеть
и, горя, умолять брата Лазаря:
– Милостивый братец, убогий Лазарь!
Выступи, братец, из рая ты вон,
Ты поди, родимый мой, на сине море,
Помочи ты, братец, мизинный свой перст,
Покропи мне, братец, кровавы уста.
«Нет, – сказал ему Лазарь, –
не остужу твоих уст.
Гнал ты меня, гад, псов спускал –
Вот и мучайся в пламени, гад».
Пауза. Плещется море у пиний
Возле виллы старинной,
той, где симпозиум ныне,
О возмездье дискуссия.
«Так каков же Ваш вывод, коллега?»
«Вывод печален:
Так и в подвалах лубянских
Заключённым измученным
также ни капли воды
Не давали тюремщики».
* * *
Говорил Тухачевский:
«Чтобы я эту сволочь жалел!
Это быдло без чести,
матросню, что швыряла за борт
Офицеров в семнадцатом…
Так неужто щадить эту мразь?
Нет, не будет такого…
Станет красным от кровушки ихней
Лёд кронштадтский».
Кронштадтский матрос просит
о прибавке к пенсии
Стар я уже
и прошу за былую заслугу
Дать мне пенсию новую,
большую, чем имею.
Это я ведь придумал
топить их в глубинах морских…
Флотскую офицерню
Истреблять на корню,
но не расстрелами, не…
А топить – рыбам в корм,
Морю в корм,
чтоб в последние дни
Их тела не воскресли.
В день победы над Смертью
не отдаст мертвецов своих море.
Отдавать будет нечего,
но я не о том, не о вечном,
Не о веке грядущем,
о мимотекущем я думаю.
О прибавке заслуженной,
нет, не за выслугу лет,
За придумку разумную.
* * *
Товарищ Ленин,
работа адова
Будет сделана
и делает уже.
Ну а просто работа,
наверно, не сделана будет.
Что в ней, товарищ Ленин?
Пустотление буден, и только.
Безавральность, беспламенность…
Да и попросту: лень ковыряться.
Генри Форд
Он сказал нам: «Работайте,
а не бунтуйте, как те,
В нищей России…
А накопите долларов – купите
Автомобиль, вами собранный…»
Говорят, был он серым,
как Детройт, как Чикаго,
как небо над нами осеннее.
Потому что культура
распалась уже, перейдя
В мир стерильный,
деньгами обильный, мобильный,
И любому рабочему
стала доступна в Детройте
Новой марки акула.
* * *
Названья клубов пролетарских:
«Гигант», «Титан» и «Прометей»,
Как тьмы клубящейся,
как века без людей
Звук стенопробивной,
как тел безлицых
На дом заоблачный буржуев-олимпийцев
Могучий натиск, штурм…
Безбожник у станка**
Безбожник у станка,
тот, что детали разные
Качественно вытачивал
для орудий убийственно точных
И наручников прочных…
Но вдруг искорёжило руку.
Стал он калекой,
но не поверил, однако,
В Бога строгого, грозного,
бьющего нас за хулу,
А поверил в науку,
ту, что новую, умную руку
Из костей, вен и мяса
ему обязательно сделает.
* * *
Было: игра в революцию
в детском саду недокормленном –
Всесожженье игрушек,
а после, в соседнем саду,
Штурм зимнего замка…
Азарта пот, снеговой бой,
и предателя Веньки повешенье
В том же саду – на суку.
Банкет на крейсере «Аврора»
Выстрелом холостым
Бортового орудия
был безвозвратно отвергнут
Ветхий мир.
Мы покончили с ним.
Ну а новый расплылся кровавым пятном,
Стал колымским морозом,
нетающим льдом,
а потом (нынче то есть)
Виногрязным пятном стал,
пляской банкиров на палубе
И олигархом в тельняшке.
* * *
В памятнике всем известном,
В Ленине на броневике
Дырка в результате взрыва.
Только это не бунт, не мятеж,
Не безумство Евгения
на Сенатской, у Всадника Медного,
Не душевная дрожь,
не «Ужо,
Чудотворный строитель»,
а просто гримаса насмешника –
Первоапрельский эксцесс.
* * *
Верующая с Урала,
Перворасстрельного,
где царская семья
Была убита вся
и слуг не пощадили,
А в Алапаевске князей Великих в шахту
Живыми сбросили…
Недавно лишь узнала
Она об этом, и теперь
К тем гибельным местам,
к мемориальной яме
Идёт и молится,
и знает: гибель их
(Царей былых, князей
и прочих им подобных)
Случилась от своих,
от пламенных Корчагиных,
Орлят отчаянных…
Но Павку самого
И автора его
она как прежде любит,
Как прежде чтит
и не отвергнет их.
* * *
И было две сестры,
две верующих истово:
Одна – в Христа,
другая – в Ленина,
И жили они врозь
и в разных городах,
Но переписывались,
разные миры
Стараясь помирить…
Одна душа двойная
Дышала в них, не понимая
Саму себя…
А умерли они
В одной больнице:
первая – с молитвой,
Вторая – с руганью на Бога и на мир,
Столь плохо созданный,
что сам Ильич-Кумир
Его не победил, не обновил, и умер.
______________________________
* В стихотворение включены цитаты из духовного стиха о Лазаре.
** Название известного в 1920–1930-е годы журнала.
Погорельцу – сосед
Хитрован ты, Иван,
И пролаза – не то, что другие.
Ишь, хоромы какие
строят тебе, погорельцу
По указу из центра,
и на казенные деньги.
Ну, а мне что? В хибаре
Уцелевшей от пламени
дни свои доживать, что ли?
А ведь вместе и в школе
Грамотели
и вместе в совхозе пыхтели.
Пусть достроят твой дом,
Пусть построят,
а я его – новым огнем
Подожгу той же ночью
И увидит воочью
здешний народ незашореный,
Что жива справедливость.
Бородино
Глянь-ка дядя
какие хоромы нехилые
Я построил у края
Бородинского поля, о нем не зная
Ничего, то есть зная,
что битва была здесь какая-то.
Ну, а с кем – знают лохи,
а для нас остробашенный дом
Дело более важное.
Хорошо б целиком, однако
Нам купить это поле
с костями эпохи далекой.
Было б нам где гулять
и во славу победы великой
Фейерверки устраивать.
А с туристов и плату взимать можно было бы
За смотрение плату
ну и гостиницу им
На пригорке отгрохать
было бы здорово, дядя.
* * *
Вызволить Эвридику
Из подвала гриппозного
где крысы скребутся, где стены
Замерзают зимой…
Вызволить Эвридику
увезти на трамвае домой
В дом свой, дом живой
на захламленный солнцем этаж
И сказать: «Я – твой муж,
я – твой друг, я – Орфеич
И забудь эту сволочь,
что тебя унижала, терзала…»
И она улыбнется и вся встрепенется, но вдруг,
Помрачнев обернется, захочет обратно, в подвал
В преисподнюю крысь…
* * *
«Я счастлива» – сказала ты тогда
В лесу февральском,
на прогулке лыжной.
Прошли года – потом пришла беда,
И черной стала жизнь,
но и в тоске недужной
Я помнил те слова,
что ты сказала мне
У сосен солнечных
на той прогулке лыжной.
* * *
А нам коктейль «Ночь»
всучила фирма-дочь
Испанской фирмы.
Лавром и лимоном
Благоухает он в стекле откýпоренном.
Осенним серым днем
под бледным небосклоном
В саду загубленном,
где снова мы вдвоем
Как двадцать лет назад.
<2011>