Борис Иванов

РЕЧЬ О ВАСИЛИИ АКСЁНОВЕ

Мне приходит на память образ, который не имеет никакого отношения к герою сегодняшнего торжества, но, тем не менее, связан для меня с творчеством этого чрезвычайно одарённого художника цепью ассоциаций… На Охте есть кладбище, на котором иногда встречают женщину, – сейчас она уже немолода, – со страшной ношей: она приносит на кладбище своего безрукого и безногого супруга, из горловины рюкзака торчит только его голова. На могиле вынимает калеку из мешка, приставляет его к дереву и, разговаривая с ним, приводит могилу в порядок. Потом они… уходят. Я бы мог объяснить, почему этот образ связан для меня с образами крестьян и деревни, созданными Василием Ивановичем Аксёновым, – но я хочу сказать лишь о том, что он один из немногих писателей культурного движения, который содержателен, несёт в творчестве тяжёлый груз современных проблем.

Мне приходилось говорить на публичном обсуждении, что Аксёнова нельзя причислять к так называемым «деревенщикам». Я объясняю это тем, что в новой литературе экзистенциальная ситуация рассматривается иначе, чем в традиционной советской. Если в традиционной советской литературе (это особенно видно в «деревенской литературе») мы видим следующее взаимоотношение: индивид – посредник (коллектив, райком, партком), а общечеловеческое либо заслонено посредниками, либо преломляется ими, то в новой литературе, если и есть «посредники», то это просто «другие», они ничего не заслоняют, ибо слишком малозначительны перед Вселенной.

И тем не менее, я продолжаю ждать от Василия Аксёнова произведений, вырывающихся за пределы «деревни» и за околицу «деревенского языка». Наша беспочвенность простится нам, если мы будем способны к изображению человеческого универсума, который находим у Толстого, Фолкнера, Платонова…

(Часы, 1985, № 56)