Отец сказал, что мы поедем по санаториям. Отдохнем, посмотрим на море. Все случилось быстрее, чем ожидалось, мама позвонила в школу, сказала, что я заболел, мы собрали вещи, заскочили сначала в электричку, затем в поезд, и на следующий день уже были в первом санатории.
Весеннее море меня впечатлило. Показалось, что оно нашептывает непонятные слова и напевает мелодию. И лучше не вслушиваться, а то захочется в него войти. Скорее всего оно бесконечное, нигде не заканчивается, сливается с небом. 
Вечером мы оказались в компании таких же отдыхающих, в просторной столовой. Наши новые знакомые рассказывали о своей жизни и впечатлениях от отдыха. Отец — о себе. И что он рассказал? Я даже слегка дернулся, показалось, что он подслушал за моим рассказом на том классном часе. Он работает на заводе инженером, а мама бухгалтером, мы получили путевку и сразу же сюда приехали, чтобы поправить здоровье. 
А ночью мама меня растолкала. Отца в номере не было. Она взяла меня за руки, прижала к себе и попросила сохранять спокойствие, что бы ни произошло. Я испугался. Она, видя мой испуг, рассмеялась, сказала, что ничего не будет страшного, но она не хочет заранее мне ничего говорить, просто мне нужно вести себя естественно и молчать. Мы спустились по лестнице, пошли в сторону столовой, дальше свернули за угол, спустились еще на один этаж. Там сидел отец вместе с людьми, с теми самыми, с которыми мы обедали вместе. Они играли в карты. Мама уверенно направилась к ним, а когда приблизилась, закричала на отца. Все растерялись. Мама заплакала и сказала, что он обещал больше не играть, что мы уже в больших  долгах и что он мог бы подумать хотя бы о ребенке. Я стоял и смотрел на происходящее, не зная, как реагировать. Затем мама схватила меня за руку, развернулась и резко пошла обратно. Мы вернулись в наш номер. Мама сказала, что я молодец. Вскоре появился отец, торопливо собрал вещи, мы вызвали такси, сели в машину и поехали. Меня укачало, затошнило, все эти ночные события слились с видом из окна и покачиванием, мама попросила остановить, мы вышли на обочине посреди пустой дороги, я отдышался, мы поехали дальше. 
Я ничего не понял. Отец проиграл большие деньги в карты? Куда мы едем? Что вообще произошло? На следующий день мы были в другом санатории, с похожим видом на шепчущее море. Море настолько огромно, что можно ехать много часов, и приедешь к нему же. Через несколько дней та сцена почти в точности повторилась, только не ночью, а днем. Мама взяла меня за руку, пришла к отцу, играющему в карты, и устроила скандал. Я снова стоял и грустно наблюдал за происходящим. Мы снова сели в такси, снова проехали несколько часов, снова меня укачало. Приехали в следующий санаторий. 
В третьем санатории нашим соседом оказался солидный человек с молодой женой. Мне сразу показалось, что я его где-то видел, а где именно, не получалось вспомнить. Мы посидели вместе за обедом, он рассказал о прелестях местного отдыха, о том, как хорошо приезжать
сюда именно весной. Да, его жена на вид годилась ему в дочери, она внимательно слушала каждое его слово, смеялась над всеми шутками. Уже вечером меня осенило, я вспомнил, где его видел — на задней стороне обложки одной из пластинок. Он был то ли композитором, то ли поэтом-песенником, сочинившим стихи к сказке, которую я постоянно слушал. Сказал маме об этом, она ответила, что скорее всего я обознался. А ночью произошло все то же самое. Мама пришла к отцу, игравшему с этим человеком в карты и устроила скандал. Правда, тот человек был не похож на себя во время обеда, он был бледен, вытирал пот со лба. Мы собрали вещи и быстро уехали. Уже в поезде, глядя на проступающий в окне рассвет, отец сказал, что надо бы слезать с этого заработка. А еще добавил: 
— Творческая интеллигенция — самая мерзкая прослойка из всего, что есть внутри нашей классовой борьбы, самая гниль. Они толком и не работают, и не рискуют. Никто к тебе не придет, не предъявит за растраты, никто не закроет. Если вписался, плывешь, пока не сдохнешь. Таких вообще не стоит жалеть. Они, суки, по курортам с девочками отдыхают, суки. Устали. Надо отдохнуть. 
Как только вернулись домой, я сразу же достал пластинку, показал родителям. Отец улыбнулся.
— Точно, он. Композитор. А поставь, давай послушаем.
Я поставил. Началась приятная мелодия, а вскоре появился знакомый голос. В давние времена, когда рыцари блуждали по миру в поисках подвигов, когда люди не могли жить без приключений... Отец повторил последнюю фразу о приключениях и задорно рассмеялся.
— Хапнул приключений, композитор. Ничего страшного, у него денег немерено. Пусть отдохнет на море, может новую прелюдию для фортепьяно с оркестром напишет. На, держи.
Он протянут мне колоду карт и сказал, что теперь она моя. А у нас дома были и до этого карты, я прекрасно знал, как они устроены, умел играть. Отец взял пять карт, разложил на полу, сказал запомнить. Запомнил. Он размешал колоду и попросил их оттуда достать. Я без проблем достал. Тогда он увеличил количество карт на одну. Тоже без проблем. Я ошибся, когда мы дошли до пятнадцати карт. Перепутал червового валета с бубновым. Но отец все равно порадовался и сказал, что не ожидал. 
Мы стали играть в карты каждый день, но не в какие-то игры, а в «память». Отец медленно выбрасывал из колоды карты, показывая их, оставлял себе пять штук, я должен был назвать, какие у него остались, он раскладывал карточные цепочки, затем их рушил, а я их восстанавливал. Еще он учит тасовать колоду разными способами, крутить карты пальцами. У меня сначала совсем не получалось, все рассыпалось, а затем привык, карты словно стали притягиваться к ладоням. Еще он показал, как метятся карты. Как только они не метятся. Ногтем, чернилами, слюной. Не говоря уже про то, что изначально у всех карт разные рубашки, нужно лишь внимательно на  них посмотреть. Если взять новую чистую колоду, не крапленую, или чужую, можно довольно быстро пометить тузы, слегка коснувшись их ногтем, сделав еле заметные насечки, даже такие, что будут не видны, их можно почувствовать подушечкой пальца, если провести по карте правильным образом. 
Карты могут быть зеркалами, мерцающими фонарями, рассказчиками. Россыпи красно-черных деталей, гирлянды смыслов, буквы и симфонии. Из карт строятся маленькие вселенные, рассыпающиеся и собирающиеся снова. Карты втягивают в себя каким-то внесмысловым образом. Ведь человеческого смысла в них нет, это пустые картонки. Никакого глубокого существования за раскладами этих картонок быть не может. К ним просто привыкаешь, как умственно, так и физически. Хочется крутить в руках, тасовать, нервы сами требуют. Но не может такого быть, что за ними стоит нечто большее, нечто, въедающееся в человеческую природу. Это же какое-то безумное безумие, я не хочу думать в том направлении. Расклады картонок, случайные картинки и числа — не более чем пустая игра, не касающаяся существования моего «я». Мое «я» живое и подвижное, оно не шифруется цепочками знаков. Нет, нет и нет. Раз и навсегда: нет. 
Сколько мы ни играли в дурака, буру или секу на спички, мне не удавалось выиграть. Редко-редко получалось в двадцать одно, и то только когда я сам тасовал колоду. Отец никогда не поддавался. Он говорил, что есть вещь поважнее ловкости — это внимание. Если ты внимательно живешь, ты можешь ходить и собирать лежащие на земле деньги, как ягоды. 
Я не очень красочно и детально все это описываю. Можно было бы расписать гораздо изящнее. Через всякие шорохи, предчувствия, ожидания. На самом деле, я тороплюсь. Не хочу рассказывать про то лето, там не было ничего интересного, доехали до деревни, поругались, вернулись обратно, затем снова началась школа, третий класс. Да и вообще все это я мог не рассказывать, оно не такое уж важное, разве что кроме солнечного мгновения, когда мы стояли у двери и обнимали друг друга. Надо было сразу начинать с 17 сентября.
До этого я сны вообще не запоминал, а тот запомнил. В ту ночь я увидел озеро, поглощающее звуки. Не было слышно вообще ничего, абсолютная глухота, и все из-за озера. Стоял на берегу и чувствовал, как это озеро втягивает в себя напряжение, как бы лечит. Если ты нервничаешь и хочешь избавиться от этого, можешь просто сказать озеру, оно все заберет. Ты расслабишься, станешь спокойным.
Проснулся. Так наступило 17 сентября, суббота.