Ян Каплинский – один из последних великих поэтов Европы. Поэтов не совсем в том смысле этого слова, что «лучше, чем другие», а в принадлежности к той эпохе, когда еще были великие поэты. Вот, например, сейчас в зале присутствует Михаил Федорович Еремин, который тоже относится к этому поколению (аплодисменты). 

      Ян Каплинский родился в семье преподавателя польского языка в Тартуском университете за пять месяцев до ареста отца (в начале июня 1941 года из вновь созданной Эстонской Советской Социалистической Республики прошла массовая депортация буржуазии и буржуазной интеллигенции). Ян не помнил своего отца, но тема отца является одним из лейтмотивов его поэзии; затем он написал книгу, которая называется «Письмо к отцу», диалог с человеком, которого он никогда не видел и которого он пытается реконструировать. Мать Яна Каплинского была филологом-романистом, в частности автором эстонско-французского словаря и переводчицей на эстонский французской литературы, в частности Бальзака и Анатоля Франса. Это выглядит страшным парадоксом, но на переводческую деятельность советская власть выделяла значительные средства: гонорары были значительно большими, нежели те, на которые можно было рассчитывать в буржуазной Эстонии.   

      Каплинский был всесторонне одарен с раннего детства, учился на отделении романской филологии Тартуского университета, но тут пришла поэзии, которая спутала все карты, и хотя Ян как положено закончил университет, ни о какой академической карьере речь не шла: дальше его жизнь целиком принадлежала поэзии.

      Каплинский написал невероятное количество книг в стихах и прозе, много перевел, но главная его заслуга – создание эстонской современной поэзии. Собственно за всё время существование эстонской поэзии она не знала поэта такого масштаба. 

Поэзия Яна имела всеевропейский резонанс. Отдельными изданиями она была опубликована почти на двадцати языках, в антологиях, альманахах и журналах – на полусотне. Он – лауреат многих международных премий, прежде всего Prix européen de littérature Совета Европы.

      Однако идут годы – и происходит интересная вещь: слава Каплинского растет, но сама ситуация славы его не устраивает. Он отказывается от празднования своего юбилея, а затем расстается вообще с эстонским языком, и в возрасте, который считается уже почти старческим, поэт начинает сначала, как это было в традиции Дальнего Востока, и начинает «с нуля» писать стихи на русском языке.

      Это небывалый случай в истории мировой поэзии. Можно себе представить человека, которому здесь не удалось, там не удалось, который попробовал себя на каком-то новом языке – и у него получилось, но тут ситуация иная: Ян пожертвовал своей славой, своими поклонниками в ситуации конфликта эстонского общества со своим советским прошлым, в ситуации, когда большая часть его соотечественников считает русский язык языком оккупантов; этот демонстративный поступок стал вопиющим нарушением всех общепринятых правил.

      Первая же русская книга Каплинского Белые бабочки ночи (2014) вызвала большой интерес и была удостоена «Русской  премии», вторую книгу Улыбка Вегенера (2017) издал Дмитрий Кузьмин в Латвии, и , наконец, всё, что написано Яном по-русски составило вторую часть довольно толстой книги, которая имеет трагическое название Наши тени так длинны, только что вышедшей в «Новом литературном обозрении»; кроме того, первая часть этой книги – стихи написанные за полувековую работу автора на эстонском языке. Они были переведены частично уже покойным эстонским русскоязычным поэтом Светланом Семененко и теперь сильно отредактированы автором, частично – самим Каплинским. 

      Поэзия Каплинского глубоко трагична, она занимается метафизической проблематикой, в ней нет ни малейшего желания понравиться читателю или даже самому себе. Читать ее очень больно. Я написал предисловие к этой книге, которое так и называется От каждого стихотворения остается шрам. Впрочем лучшее, что можно было бы сказать – это прочесть какое-нибудь стихотворение:

 

      Я всегда опаздывал всегда опаздываю

      когда я родился царя уже не было

      Эстонская республика приказала долго жить

      яблони в дедушкином саду замерзли

      я не помню ни отца который был арестован

      когда я был малышом – он не вернулся

      ни нашего сеттера Джоя сторожившего меня 

      и мою люльку – он был застрелен немцем

      не помню каменного моста а лишь глыбы

      разбросанные взрывом по центру города