Сергей Стратановский

РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

 

Прежде всего, я хочу поблагодарить жюри за присуждение мне премии Андрея Белого. Для меня эта премия особенно важна, поскольку она возникла в ленинградской неофициальной культуре, т. е. в той среде, к которой я принадлежал, которая меня во многом сформировала и которую я тоже по мере сил формировал. Я принадлежал к этой, как тогда говорили, «второй культуре» не только как пишущий стихи, но и как участник религиозно-философского семинара Татьяны Михайловны Горичевой и Виктора Борисовича Кривулина, как соредактор самиздатских журналов «Диалог» и «Обводный канал» (совместно с Кириллом Михайловичем Бутыриным), как член «Клуба-81». Я благодарен многим людям этой среды, но особенно моему другу Кириллу Михайловичу Бутырину, замечательному поэту Виктору Борисовичу Кривулину и составителю исторических сборников «Память» (впоследствии «Минувшее), ныне одному из руководителей общества «Мемориал» Арсению Борисовичу Рогинскому.

Я очень рад, что вместе со мной премию получила Людмила Владимировна Зубова, с которой мы вместе учились на филфаке Ленинградского университета. Я многим обязан филфаку и горжусь тем что был учеником двух выдающихся профессоров: Владимира Яковлевича Проппа и Дмитрия Евгеньевича Максимова. Особенно я благодарен Максимову: я был участником его знаменитого «Блоковского» семинара, и он очень сочувственно отнесся к моим ранним стихотворным опытам.

Я также благодарю своих издателей: Михаила Яковлевича Шейнкера, издавшего в 1993 году мою первую книгу, Андрея Курилкина, издавшего книгу «Оживление бубна», и Геннадия Федоровича Комарова, издавшего три моих книги, в том числе и последнюю – «Смоковницу».

 

Свою сегодняшнюю речь я решил посвятить старой теме назначения поэта. Но сначала скажу о престиже того дела, которому я посвятил свою жизнь. В шестидесятые годы, когда я был молодым, престиж поэзии и дела поэта был очень высок. На достаточно высоком уровне он был и в семидесятые и в первой половине 80-х годов. Начиная с перестройки, когда появилась возможность свободно выражать свое мнение, не прибегая при этом к стихотворной форме, ее престиж стал стремительно падать. В наши дни русская поэзия не востребована российским обществом: книжные магазины не берут книги современных поэтов, никакого внимания ей не уделяет и телевидение, даже канал «Культура». При этом количество людей, пишущих стихи, не уменьшилось, а, возможно, даже увеличилось. Уменьшилось количество людей, читающих стихи. Выяснить, с чем это связано, – дело социолога, а пишущего стихи человека эта ситуация заставляет подумать о давней проблеме назначения поэта.

 

В XIX веке на этот вопрос было дано два противоположных ответа. Первый из них – пушкинский, высказанный им прежде всего в стихотворении «Поэт и толпа». Пушкин говорит в этом стихотворении, что поэт ни перед чем и ни перед кем не ответственен, что ему нет никакого дела до общества, которое для него лишь «чернь тупая». Вырванный из исторического контекста и воспринятый как истина годная для всех времен этот ответ легко становится нестерпимой пошлостью. Другой ответ был дан Некрасовым в стихотворении «Поэт и гражданин», из которого мы все помним хрестоматийные строки «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Написанное в эпоху тогдашней «оттепели», оно впервые ставит вопрос об ответственности поэта перед обществом. Но и этот ответ не может сейчас нас удовлетворить, поскольку с этой точки зрения дело поэта мало чем отличается от дела «прогрессивного» журналиста или, выражаясь тогдашним языком, – «сеятеля на ниве просвещения».

 

В XX веке на этот вопрос давались более сложные и неоднозначные ответы. Остановлюсь на высказываниях двух поэтов: Блока и Мандельштама.

10 февраля 1921 года, на собрании в Доме литераторов по случаю 84-й годовщины со дня смерти Пушкина, Блок произносит речь «О назначении поэта». Эту речь обычно трактуют как протест против государственного вмешательства в литературу, этот ее аспект и был воспринят современниками прежде всего. Но в ней есть и другое: раскрытие темы, обозначенной в ее заглавии. Вот цитата: «Поэт – сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых – освободить звуки из родной стихии, в которой они пребывают, во-вторых – привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих ввести эту гармонию во внешний мир».

Блок в своем понимании назначения поэта следует Пушкину, но не повторяя его, а углубляя. Поэт для него – некий медиум, через которого говорит стихия. Он не ответственен перед обществом, которого для Блока нет, а есть «народные массы – носители духа музыки». Исторические события, и прежде всего война и революция, не подлежат нравственной оценке, а подлежат оценке с точки зрения верности «духу музыки». Все, что Блок сказал  на эту тему, по-своему замечательно, но, с моей точки зрения, крайне опасно.

Мандельштам в своих статьях «Девятнадцатый век» (1922) и «Гуманизм и современность» (1923) говорил о другом: не о назначении поэта, а о роли интеллигенции, людей культуры в новой исторической ситуации. Он очень четко это сформулировал. Вот цитата из «Девятнадцатого века»: «Европеизировать и гуманизировать двадцатое столетье, согреть его теологическим теплом – вот задача потерпевших крушение выходцев  девятнадцатого века, волею судеб заброшенных на новый исторический материк».

В этих словах – целая программа для той части интеллигенции, которая не уехала в эмиграцию, а осталась в Советской России. Она должна быть носительницей гуманистических ценностей, ее задача – «замена временных идей – бумажных выпусков – золотым чеканом европейского гуманистического наследства» (Это из статьи «Гуманизм и современность»).

Однако положение поэта в этой среде, по Мандельштаму, все же особое. Гуманизм для него – не категорический императив, а Девятая симфония Бетховена. И вообще все идеи и ценности для поэта – это некие музыкальные волны, и тут Мандельштам близок к Блоку. В конце своей статьи «Слово и культура» он пишет, что «синтетический поэт современности» представляется ему неким «Верленом культуры», в котором «поют идеи, научные системы, государственные теории так же точно, как в его предшественниках пели соловьи и розы».

 

Мне ближе позиция Мандельштама, чем позиция Блока, хотя в ней для меня много неясного. Я считаю, однако, что в наше время и в нашей стране поэт должен противостоять духу насилия и отстаивать гуманистические и христианские ценности. Я знаю, что христианство и гуманизм – разные вещи, и они часто противостояли друг другу в истории. Но для меня эти две системы ценностей дополняют друг друга.

Часто говорят, что поэт и поэзия никому и ничего не должны. Может быть, это и так, но сам поэт, как и всякий человек, волен стать ответственным или безответственным. Я выбираю первое, но не считаю свой выбор обязательным для всех.