* 1936 (Алупка)
Поэт, прозаик, драматург. Во время войны жил на Кубани. После войны вернулся в Ленинград, работал слесарем-электромехаником на Невском машиностроительном заводе (1958–1963) и одновременно учился на заочном отделении ЛГУ (филологический факультет, не окончил).
В 1958 году было опубликовано первое стихотворение Сосноры, в 1962 году вышел сборник стихов «Январский ливень» с предисловием Н. Асеева (ему Соснора посвятил сборник «Триптих», 1965). Выступал с чтением стихов, в том числе на знаменитом «турнире поэтов» 1960 года, вместе с Александром Кушнером, Глебом Горбовским, Иосифом Бродским и Александром Моревым. Большая часть произведений Сосноры на протяжении многих лет оставалась неопубликованной, а то, что печаталось, претерпевало редакторские искажения. Многие стихи распространялись в самиздате. Руководил в Ленинграде литературной студией при ДК им. Цюрупы и ДК НПО «Позитрон», в которой занимались известные в будущем авторы петербургской неофициальной литературы (Г. Григорьева, С. Завьялов, А. Скидан, А. Шельвах, В. Шубинский и др.).
Лауреат диплома Фестиваля им. Тургенева за вклад в развитие малой прозы (1998), Довлатовской премии (1998), имени Аполлона Григорьева (1999), «Северная Пальмира» (2001), журнала «Зинзивер» (2009, 2010), «Поэт» (2011).
Премия Андрея Белого 2004 присуждается за отшельничество и противление в языке; за безупречную судьбу Поэта, изменившую судьбы русской словесности.
Персональный сайт: http://sosnora.poet-premium.ru/
Январский ливень / Предисл. Н. Асеева. М.; Л.: Сов. писатель, 1962.
Триптих. Л.: Лениздат, 1965.
Всадники / Вступ. ст. Д. Лихачева. Л.: Лениздат, 1969.
Аист. Л.: Сов. писатель, 1972.
Кристалл. Л.: Сов. писатель, 1977.
Стихотворения. Л.: Лениздат, 1977.
Летучий голландец. Книга прозы. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1979.
Песнь лунная. Л.: Сов. писатель, 1982.
Властители и судьбы: Литературные варианты исторических событий (Повести) / Предисл. Я. Гордина. Л.: Сов. писатель, 1986.
Избранное (Стихи 1963–1979). Ардис: Анн Арбор, 1987.
Возвращение к морю / Предисл. Я. Гордина. Л.: Сов. писатель, 1989.
Николай. СПб., 1992.
37. СПб.: Петрополь, 1993.
Башня (Роман) / Послесл. А. Арьева. СПб.: Сов. писатель, 1993.
День зверя. Львов, 1996.
Дом дней (Роман). СПб.: Пушкинский фонд, 1997.
Книга пустот. СПб.: Пушкинский фонд, 1998.
Верховный час. СПб.: Петербургский писатель, 1998.
Камни NEGEREP. СПб.: Пушкинский фонд, 1999.
Куда пошел? И где окно? СПб.: Пушкинский фонд, 1999.
Флейта и прозаизмы. СПб.: Пушкинский фонд, 2000.
Девять книг. М.: НЛО, 2001.
Проза. СПб.: Амфора, 2001.
Двери закрываются. СПб.: Пушкинский фонд, 2001.
15. [Книга эссе]. СПб.: Пушкинский фонд, 2004.
Поэмы и ритмические рассказы. М.: Футурум Арт, 2005.
Стихотворения / Сост. С. Степанов. СПб.: Амфора, 2006.
Больше стихов не будет. М.: АРГО-Риск; Книжное обозрение, 2007.
Последняя пуля. СПб.: Азбука-классика, 2010.
Стихотворения. СПб.: Амфора, 2011.
Вячеслав Овсянников. Прогулки с Соснорой. СПб.: Скифия, 2013.
Колокол
Снится, что я тону, колокол Рима,
из ушей пузыри, качаю стеклянные сферы,
плавают и поют музыкальные рыбы,
тонок их слух, речь открывает рты,
читаю по губам, что и Рим тонет,
портики, ипподромы, театры, рынки, бассейны,
площади как пьедесталы и на них дома,
статуи, виллы, сады, библиотеки,
кони, трубы, ораторы, списки проскрипций,
тонет Капитолий, спрутами обвитый,
тоги, провинции, водопровод и Тибр, –
вот и темнеет мир, не звуковой, а подводный,
я один тону, и что-то в ушах гудит.
У моря, у моря, где Рим
I
Не слышим с лошади музык,
пьянит её кумыс.
Есть ход за Маятник, да вдруг
на труп не хватит дров.
Я строг, костёр, и пышет Рим,
а он уже без рам.
У лошадей кружит метель,
жгут светлый дух ряды,
и море, севшее на мель,
все ходит у воды.
II
Я вам пою, что, кружась, взошла
белая лампа дня,
море свистит, а его взашей
солнечный гонит яд.
III
Рисую: у моря стоит лошадей
две-три, сосна, щегол,
это поёт с водопоя Рим,
в туфельках, злой, румян.
Это под звёздами Желтых Псов
море роится вспять,
желтые звёзды его петель
как ожерелья толп.
IV
Ты множествен, ты эросцвет и ум,
где сеять ген, кого, убив, умыть.
А я иду по ковылям, как Овн,
а ты одет, как девушка, в венок.
Я рад и редок, замахнул на Жизнь,
а ты не рок, не друг, и дал жетон.
Я честно вылил вниз в стакане кровь,
ты чтиво туч. Скажу и про любовь:
как сел щегол на лошадь, и – табун!
как бьют яйцо Земли – в лицо, в набат!
А я иду, как огнь и гонг времян,
а ты идешь, как девушка, – плашмя.
* * *
Еще не вскрыты эти маски,
ямбические у пеана,
рождаемы, как желудь, в каске,
в фасетах глаз у Океана,
у ритмика, живущий в Мире,
с огнем, и пеплом в виде пальмы,
он может сжать рукой миражи,
и из людей польются капли.
Двуноги птицы! а не твари,
и их витки между ногами,
с ключами в щель от двери к двери, –
кто претендент на монологи?
Я знаю, лишняя победа
над временем у гравитаций,
и будут рушить вашу правду,
я буду рисовать гравюры,
как мисты, невидимки с ролью
танцующею, или – втулки?
и если вас возьмут за горло,
я выберу из шеи дудки,
и, финалист летучей шхуны,
в плаще из линз над берегами,
и будут рушить ваши шкуры,
я высушу их на пергамент.
Не речи! – выбритые тоги
рифмованных от носа к носу,
и всех кифар и эдов торги
в постскриптум к этому анонсу.
Дистих
I
Ты занавеска радужная, до ног,
с тимпанами, и зал, и угль,
из юности, а я гунн,
свод музыки, а я глух.
Я знаю их язык, мим,
но робкая, а мой мах смел,
их ярок взор, цветной грим,
мозаика, я черно-бел.
Носилки в Рим! где Зевс и фриз,
и много губ фруктовых, и момент,
поймётся ль логос их чаш, фраз,
уймётся ль мир твой, обо мне?
Отхлынется, уйдут они в рок,
лишь в фотокопиях кружки глаз,
и вздрогнется, что всё в нас вдруг,
когда настанет время: нет нас.
Ты жимолость, а я у Мома торс,
у Тибра я стою без стен,
опомнится, ты некто, я ни кто,
что жил-были, ты ветр, я сеть.
II
Что живы ли, ты ветр, я сеть,
опомнится, ты некто, я никто,
у Тибра я стою без стен,
ты жимолость, а я торс.
И вот настанет это «нет нас»,
и вздрогнется, что всё в нас вдруг,
лишь в фотокопиях кружки глаз,
отхлынется, уйдут друзья рук.
Уймётся ль яд твой обо мне,
поймётся ль пена их чаш, фраз,
и много губ фруктовых и монет,
носилки в Рим, где Зевс и фриз?
Мозаика, я черно-бел,
их пылок вид, цветной грим,
ты с робостью, а мой мех смел,
я знаю их язык, мим.
Свет музыки, а я глух,
ты с юностью, а я гунн
с тимпанами, где соль и угль!
ты, занавеска радостная до ног.
* * *
Если, – то что будут делать тюльпаны,
лилии с молоточками, вишни и сливы,
стекла в окнах, глобусы ламп и треножник
с пчелами на меду, и бассейн, и жаровня?
я не смогу быть ни с кем ни в одной из комнат,
твой сад заморозит и ветры сломают,
камни у дома сперва разойдутся и рухнут,
псы одичают, и эту Луну не увижу, –
все, что любила ты, и то, что меня не любила.
* * *
И настанет тот год и поход,
где ни кто ни куда не придет,
и посмотрят, скользя, на чело,
и не будет уже ни чего.
Пой, зегзица, святой Органист,
провозвестница у камикадз,
– Ты собаку свою ограни,
все же это судьба (как-никак)!
В желтых лилиях вырос подол,
две ноги, раздвиженки любви,
кто-то жил, кто-то шел, кто-то пал,
и ушел, Космонавт лебедей.
Уходят солдаты
Лишь спичкой чиркну, и узоры из рта,
кубы, пирамиды, овалы.
Не тот это город, и площадь не та,
и Тибр фиолетов.
В ту полночь мы Цезаря жгли на руках,
о Цезарь! о сцены!
И клялся Антоний стоять на ногах,
и офицеры.
Мы шагом бежали в пустынный огонь,
как ящерицы с гортанью,
сандалии в коже, а ноги голы,
из молний когорты.
И до Пиренеев по тысяче рек
мы в Альпы прошли, как в цветочки,
и сколько имен и племен и царей
вели на цепочке.
Триумфы, и лестниц Лондиния стен,
и Нил, и окраины Шара,
на башню всходя, и дрожала ступень
от римского шага!
Что это у нас после Мартовских ид?
лишь склоки Сенату да деньги,
мир замер в мечах, вот когорты идут
по Аппиевой дороге.
На стенах булыжных не тот виноград,
кричали и мулы в конюшнях,
что Цезарь ошибся, что Октавиан...
А мы не ошиблись.
Тот был Провиденье, Стратег и Фантом,
и пели уже музыканты,
что этот не гений, а финансист,
он – Август, морализатор.
Сбылось, и империя по нумерам.
Но все-таки шли мы в Египет,
но в мышцах не кровь, а какая-то мгла,
мы шли и погибли.
Пылал Капитолий!.. И пела труба,
и Тибр содрогнулся, и кони! –
О боги, мы сами сожгли на руках
сивиллины книги!
Еще неизвестно, ли Риму конец.
(Вот спички не жгутся, а чиркнул!)
Не тот это голубь, и лошадь – не конь
от Августа до Августишки.
Тибр был – кровеносен в Империи Z.
Не Рим это, тот же, но всё же,
не мрамор кирпич и веревки не цепь,
и Аппий – весь в ветках.
Стальные когорты в оружье ушли,
а было их столько, а сколько?
Хожу, многошагий, они из земли
глядят, как из стёкол.
II
А кто-то в ту полночь из тех, кто стоял
с зашитыми ртами,
и Доблесть, и Подвиг – оклеветал,
а трубы украли.
Двутысячелетье скатилось, как пот,
народы уже многогубы,
и столько столиц, и никто не поёт, –
украдены трубы!
Как призрак, над крышами стран – электрон
да ядерный рупор.
Не тот это голос! Зачем я, Тритон,
взвывающий в Трубы?
Имперские раковины не гудят,
компьютерный шифр – у Кометы!
Герои и ритмы ушли в никуда,
а новых – их нету.
В Тиргартенах уж задохнутся и львы, –
не гривы, а юбки.
Детей-полнокровок от лоботомий
не будет, Юпитер!
И Мы задохнутся от пуль через год,
и боги уйдут в подземелья.
Над каждым убитым, как нимбы (тогда!)
я каску снимаю.
Я тот, терциарий, скажу на ушко:
не думай про дом, не родитесь,
сними одеяло – вы уж в чешуе
и рудиментарны.
И ваши пророки, цари и отцы,
горячего солнца мужчины,
как псы, завертятся на «новой» Оси,
как кролики на шампурах.
И больше не будет орлят у орлов,
их яйца в вакцинах.
С березовых лун облетит ореол
без живописных оценок.
И вирус с охватывающим ртом
научит мыслителей Мира,
не хаос, конечно ж, и даже не смерть,
но будут в гармонии срывы.
Смотря из-под каски, как из-под руки,
я вижу классичные трюки:
как вновь поползут из морей пауки
и панцирные тараканы.
Ответь же, мне скажут, про этот сюжет,
Империя – головешки?
А шарику Зем?..
Я вам не скажу,
я, вам говоривший.
* * *
Что ты пасёшься над телом моим, Белая Лошадь?
* * *
Я не хочу на карту звездной ночи,
закопанный, хоть это ни к чему,
по мне идут империи и ноги,
я слышу орудийные шумы.
Я вижу воздух, молнии паденье,
я вижу спички вспыхнутых комет,
я мог бы выйти, но куда пойду я,
я мог бы петь, но в голосе комок.
Зачем мне тазобедренные кости,
и череп, и цветы посмертной лжи,
вот две ноги лежат, как водостоки,
при жизни я не помню, чтоб лежал.
А если и, то и не на Сиренах,
мне девять Муз не пачкали чело,
и сколько, карий, глаз я трогал синих,
земные ню,– несметно их число.
Я не таился, как фонарь секретный,
я шел по Солнцу, освещая грязь,
а тут чужие шепчутся скелеты,
что на плите моей златая вязь.
Ваш Шар замёрзнет, выключен, потухнет,
меня завидя в прорезях Пяти,
и Бог уйдёт в магнитные потоки,
скользя по пряжкам Млечного пути.
Как нуль, посудомойщик Мирозданья,
в светящейся нейтринной пелене,
уйдёт, отставив с пальчиком мизинчик
с навинченными кольцами планет.
И убежит, как бешеный, за ширмы
закройщик глин и прочих униформ,
и каждый шаг, увешанный Шарами,
звонит, как алкоголем, у него!
Я говорил, сожгите это тело,
снимите имя с книг и что о них,
я буду жить, как пепельное эхо,
в саду династий автор-аноним,
где, может быть, не всё и голубое,
но не склоняют ветви дрожи ив,
где нет ни чугуна над головою,
ни пальцев, указательных, как Вий.
Здесь льётся кровь людей, как водопады,
и серый снег всеобщих метастаз,
я не хочу ни в Ямбы, ни в Адепты,
где, что ни встречный, смертник и мутант.
Я жил уже, у индов пересмешник,
и повторим, как метеор на Мир,
я жду агон, чтоб выйти перед смертью
туда, где нет ни Я, и ни Меня.
Из книги ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ
Поэма «Не жди»
8
Властители норм и мечтатели Мясопотамских Снов,
мне не уйти от войны с Веретеными Мельницами, приветствуя Рок,
Ангелы Ненависти (о побратимы!), их пероскоп из ножей!
а побеждают не факты, а фантазмы, и имени им – нет.
Мечтать – это, извиняйте, – Меч и Тать,
и ничего больше, и ничего больше, и ничего больше, и – Ничьего.
9
Такой вариант мне подходит без лишних лыж,
бос, как у волка при беге одна нога,
если волк молчит и замкнут на зубах, это не значит, что он – не волк.
Если ж у волка слюни – это бешенство, хорошо, не убегай,
лучше поди на встречу и дай кусить,
тебе лучше б взбеситься, и не жалеть телег,
чем виться вокруг, обнюхивая дым
и доносить народу – Он жив, жив, жив!
10
Ветрен я. Наивных я оператор со свистулькой пафоса – Идиот,
в жизни ж я застрелил не многих, да и тех от скук,
говорят, что сейчас 6000000000 граждан-стран,
вычеркиваем из пулемета нули и оставляю 6.
Время – всего лишь тиктаканье, так на так,
и ничего у этого «время» нет, кроме вымысла – вымя слов.
11
Дождь ты дождь заоконный, в клеточку тетрадь,
он приятен наощупь в каплях, кислотен и желт,
все колодцы отравлены водопадами из вниз.
И от школы читаем по каплям одну и ту же – Книгу Конца.
12
Как сторожат костры зеленые огни,
желтых желез домотканные миражи,
вьются вокруг колен как юбки и пластинки с надписью «Граммофон»,
и это кажется, что жестокий романс отпет,
что массовики и затейники это и есть то.
Я пишу от, чего нельзя дописать, зря транжиря остатки клешней,
отнюдь не астральных, собственных, моих,
я живу в стране элизии по имени «Никогда»,
сын птиц цирковых, летающих на трапециях под куполом и над,
плясунов на канатах, страховки – без,
бегунов, где финиша нет, а стартовый пистолет
затерян за ненадобностью 40 млрд лет
тому.
(Кому?)
13
Не ищи...
щеглов, потеряешь и то, что есть, – комара,
всё ж в нем капля твоей крови, и радуйся, что так.
Капля крови твоей! – не рубин! – медяк!
14
Не жди. Нет надежд ни на Китеж, ни на Небесный Ковш (черпак!),
ни на ремонт костей, их полировку, воскресших– нет,
это мы отдадим трубодуям и «лире» их,
(вооружен и очень опасен – комар!).
Слушай же пульс яйца и свист кишок,
это змеи в тебе завелись в животе
(мне б гюрзу!)
долго и храбро мы сражались, друг-Дракон,
отряды поддержки разбиты, и тут идут отряды захвата – муравьи.
Ну, и?
15
Знаменит и волосом бел до плеч,
и безвестен, где сводится пафос к – «на дне»,
ничтожны и эта туннельная ночь,
и этот экранный день.
Облако рук с белым пером –
не действо...
И если вид из-за луны
в кожаных мячах,
значит, над миром дрожит, как лунь,
международный меч.
И если ты дописался до пят,
то к тоге ты не готов,
неологизм – не алогизм
у голословных ртов.
16
Надо б писать на ящерицах, на тенях огня,
женщины ходят в бусах дождя – вот на них и пиши,
на бусах, а не на женщинах, – эти расписаны до микрон.
Крыса, загнанная в угол, несет чуму,
волк, окруженный псами и ружьями, стоит, не отводя взор,
о флорентиец, двойник, бедный зверь мой Дионис,
ястреб кидает перо не для того, чтоб ты чертил,
не трогай, из него скворцы строят птенцов,
или ж кукушка поет Число – не тебе,
хоть ты и скачешь на стуле, как счетчик – крестом,
аллюром и с Факелом, – счастливого пути, Страдалец, свети!
не соображая, что каждая лягушка лежит распластанная на кресте,
что все птицы, комары, бабочки, осы – летят крестом,
что скрещенье шпаг и любовников – одно и то ж,
что три скрещенных крокодила Египта и есть могендовид Д.,
что прицел у киллера – тоже крест...
Убей убийцу – и ты станешь таким...
Эх ты, гоплит (гоп-ля!) с пеанами комара,
мне пора!..