Аркадий Драгомощенко

РЕЧЬ О ВИКТОРЕ СОСНОРЕ

 

Когда человеку нечего сказать, он обращается к воспоминаниям.

Я обращаюсь к одному из них не столько, чтобы исчезнуть, а потому, что именно в нем находится возможность начала речи о поэте Викторе Сосноре.

Начало речи всегда находится в поэте.

И это есть данная небесами возможность понимать друг друга, даже если мы говорим о бессмертии или о законах движения лейкоцитов.

Никто не задавался вопросом — из чего состоит поэт, но очень многие, а порой многие из многих и подчас небезуспешно пытались понять из чего состоит, как им казалось (или кажется) — речь поэта.

Более того, зачем она устроена так, что при встрече с ней мы должны либо умереть и воскреснуть, либо пожать плечами и в недоумении возвратиться к торговле перегоревшими лампами или нефтяными компаниями.

Почему иногда молния отмечает дерево и оно сухим и странным остается на пустыре нескончаемым напоминанием о грозном сочетании того, что не поддается счету, тогда как другие цветут, приносят плоды и умирают в положенный срок, исчисляемый годами… а порой секундами.

А мы, проживая эти же благосклонно дарованные секунды, так и не успеваем понять, о чем говорит поэт, потому что его речь или слишком быстра для нас, либо мы проживаем время с такой скоростью, что не остается времени для того, чтобы услышать себя.

В таком случае уместно спросить — зачем вообще существуют поэты, если они… etc.

Малларме говорил “Только поэту дано говорить”. Но если продолжить его мысль, можно сказать, что только нам дано слышать или читать, чтобы в том, что мы услышим или увидим встретиться с иным измерением наших ничтожных секунд.

Поэтому милосердная молния превращает дерево в напоминание, а я возвращаюсь к воспоминанию, с которого хотел начать.

Однажды холодной ночью в Марселе, мы сидели в ресторане с Виктором Соснорой. И когда радушные хозяева принесли все, что сочли гордостью кухни, Виктор быстро написал в моей тетради (записка сохранилась) — “Я съел все, что принесли, а теперь я хочу то, что заказывал”.