Григорий Дашевский

СОФРИНСКИЕ ПЛОСКИЕ ЛЮДИ

О «Переписчике» Сергея Круглова

 

     В конце октября священник из Минусинска Сергей Круглов читал стихи в Москве и Петербурге – и те, кто был на этих чтениях, говорили, что давно такого не было и это главное событие за много лет. Что же производит такое впечатление на слушателей и читателей? Главная причина – сила огненного красноречия, очевидная в его стихах последних лет.

     Круглов начал писать стихи больше 20 лет назад, но в 1996 году, обратившись в православие, он писать перестал – и сборник его ранних стихов, вышедший в 2003 году, «Снятие Змия со креста», был составлен и издан без его участия. Это были, безусловно, талантливые, умные, «культурные» – и очень тягостные стихи. Бесконечное, слоистое нарастание сравнений и картин, какая-то латиноамериканская сумрачно-гниющая, все уравнивающая пышность, в которой можно было только одуреть и заблудиться. Но в 2003 году, уже став священником, Круглов снова начал писать стихи – и они оказались не развитием, а настоящим преображением его прежней поэтики. Образы отделились от первообразов, утратили душную самодостаточность и под светом первообразов стали почти прозрачными. «В чреве погоды сиреневые износились шестерни: / Май, время гряд, пара – / Но в юный, робкий еще жар, / Чаяньям вопреки, ветер врывается ледяной! / Лиловый ветра рубец / Вспухает мутным предснежьем туч. / Во Всенощной сезона – сбой, / Напряженное молчание там, в алтаре, / И прихожане весны, затаив дыхание, / Смотрят в глухокоричневый иконостас: / Вдруг сейчас к ним, духовным чадам батюшки А., / Выйдет на исповедь нетерпимый, стремительный батюшка Б.?»

     Это стихи насквозь религиозные, но в них нет ничего глубокомысленно-темного, тем более медиумического. Здесь говорит традиция не мистической темноты, а то «кипящее остроумие антитетических сопоставлений и антиномических утверждений» церковного красноречия, о котором когда-то писал Флоренский. Когда Круглов пишет «Какой хвалебный воспоем мы акафист / Вам, исповедники Болливуда!», то он прямо продолжает эту традицию «кипящего остроумия», когда-то соединявшего небеса и бедные вифлеемские ясли, потому что для нас сегодня ничтожное и презренное – это не столько имущественное убожество, сколько культурное, и акафист Болливуду для нас настоящий огненный парадокс. А еще сильнее эта парадоксальность действует, когда прямо введена в описание: «Он – обычный, честный / Советский человек: / Аккуратная, в стрелочку, / Офицерская рубаха / Застиранного цвета. / Один глаз – стеклянный, в другом – / Царственное священство".

     Индийское кино и аниме, русский рок и «Живой журнал», все бетонное и картонное, целлулоидное и компьютерное, все, что нам кажется недостойным и неподлинным, включая и нас самих, в стихах Круглова вдруг получает смысл в ослепительным свете аллегории: «Мы тиражированы сотнями тысяч. / Мы – в глянце и позолоте. / Мы – софринские плоские люди». Получает – а не раскрывает: тут речь не о том, чтобы понять другое или другого в его собственном смысле, а о том, чтобы для этого другого найти место под светом смысла высшего – а это две совершенно разные вещи. Становясь материалом для притчи, человек не раскрывает своего внутреннего смысла, а озаряется им извне, как страдающие или злые дети в стихотворении «Пророки»: «Отчего, думаешь, этот / Так зол, ненавидит и мать, и бабку, и педагога, / Отчего в тетрадях острое и кровь чертит, / На кого в кармане / Китайский нож выкидной носит? / Взгляни: разве не блистает / В этом профиле огненная ярость, ревность / Илии, коего ноздри / Переполнил смрад ваалов?» В страшном библейском свете мы не начинаем лучше понимать этого ребенка, но начинаем лучше его видеть. (Но там, где чужой внутренний смысл нельзя вынести за скобки, – там сила кругловских аллегорий словно ломает персонажей – террористов, атеистов, философов, – и тогда мы начинаем слышать треск и скрежет умозрительных конструкций.)

     К стихам Круглова применимо то, что он сам говорит о поэзии вообще: поэзия – «как огонь небесный для фигурки из папье-маше». В огне эти фигурки – и автора, и героев, и читателя – не раскрывают своего внутреннего мира, но или сгорают, или становятся видны хорошо как никогда.

(Weekend № 45, 2008.)