Викентий Пухов

О ТАМАРЕ КОРВИН

 

Рассказать или написать об этом удивительном человеке, Тамаре Корвин (литературный псевдоним Тамары Дворкиной), не намного проще, чем читать некоторые её произведения, насыщенные многими именами, сравнениями, неожиданными отступлениями. Ленинградские литераторы видели в этих произведениях то, что приводило в изумление и восхищение. В 1983 году ей присудили литературную премию Андрея Белого.

Как сказано в решении жюри, «премия присуждается Тамаре Корвин за проникновенное изображение драматических коллизий интеллигента, его духовного самоопределения в современном мире – повести «Монолог», «Победитель»».

Вот что в связи с этим опубликовано в 1984 году в журнале «Часы» Дмитрием Волчеком под заголовком «Речь о Тамаре Корвин»:

 «Года два назад, когда речь о вручении премии Андрея Белого Тамаре Корвин ещё и не шла, в одной компании, где я бывал, возникла беседа о неофициальных ленинградских прозаиках. Попутно кем-то из присутствующих был задан вопрос: кому из ленинградцев, пишущих прозу, мы бы присудили литературную премию? Поразило единодушие ответа: разумеется, Тамаре Корвин. Лёгкая, блистательная проза Корвин безоговорочно пленила нас. Запоем читали мы «Крысолова» и «Монолог», а после и «Победителя», восхищённо пересказывали повести друзьям, спорили, подчас и не соглашаясь друг с другом; уверены мы были лишь в одном: книги Корвин – одно из самых ярких явлений неофициальной литературы последнего десятилетия. Диапазон этой прозы колоссален, бесконечна цепь ассоциаций: здесь и пражская школа: Айзенрайх, Мейринк, и знаменитые швейцарцы: Макс Фриш и Дюрренматт, и Восток… Удивительное умение не просто заинтересовать, но очаровать читателя, больше того: привести его в изумление – дар, неподвластный многим «добротным» литераторам.

Радостно необычайно, что наш стихийный импульс нашёл своё воплощение, и мы чествуем сегодня прекрасного прозаика Тамару Корвин. Мне кажется, не лишним будет в этом контексте вспомнить Юрия Галецкого, сказавшего в своё время о писательнице: «Самое удивительное в искусстве – само удивление. Это банально, старо – но я могу повторить это ещё и ещё раз, потому что чудо есть чудо. Уметь писать это умение рабочего, писать умеют многие и знаки расставляют правильно. Но овладеть магией, верой в сотворение чуда, живым словом – дано тем, кому не надо говорить, чтобы сказать, кому незачем себя утверждать – они любят крылья – это даётся свыше и не во владение, ибо нет в творчестве места власти, но только для того, чтобы мастер отдал. «Монолог», «Крысолов», «Победитель» – это удивительно хорошо, как любовь и детство. И с тобой – радость создания и узнавания. Тебе и светло и славно оттого, что в мире есть Музыкант и есть Чудак. Тамара Корвин поделилась с нами душой, и людей дышащих стало больше. Эта проза нежна и чиста, в ней всё, увиденное впервые. Пока мы удивляемся, мы живём. Спасибо Тамаре Корвин за удивление».

Упоминаний и отзывов о Тамаре Корвин в Интернете довольно много, цитировать все не имеет смысла. Можно только привести ещё один отзыв о «Крысолове»:

«Вариация на тему известной немецкой притчи с отчетливыми апелляциями к традиции немецких и французских романтиков представляет собой повесть Т. Корвин «Крысолов». Тщательно построенная стилизация придает изредка появляющимся словам 20-го века – «светофор, телефонные переговоры, компьютер» – иронический смысл. Абстрактные признаки современности столь незначительны в пропорциональном отношении, что идея противопоставления – подлинного (вневременного) и настоящего (сиюминутного, проходящего) становится доминирующей. А то, что только опьянев, герой начинает говорить на современном советском языке: «мы тут в дым укирявши, да нам можно, а тебе – ни фига, поди скорей квартет напиши с такой клевой-клевой полифонией. У кого фантазия не хиляет…» или определяет процедуру ухаживания как «длительный охмуреж, как говорилось на богохульном языке моей юности», лишь подтверждает лежащую на поверхности мысль, что все советское – лишь сон разума».

Жизненный путь Тамары Дворкиной с одной стороны не сложен, с другой  весьма примечателен. Рождена она в 1943 году в Новосибирске, куда её мама с сыном приехала после эвакуации из блокадного Ленинграда сначала в Урман в Башкирии, а затем к мужу, которого перевели с Западного фронта в Сибирь для строительства военных заводов. После ряда переездов семья оказалась в Минске, где Тамара поступила в музыкальную школу. О её характере частично может служить рассказ мамы, которая беседовала с учителем музыки. Он говорил: «Ольга Евгеньевна, помогите мне преодолеть Тамарину замкнутость. Я говорю ей, почему ты не можешь играть на любых концертах так, как чувствуешь музыку, когда играешь одна, для меня? Она мне ответила, что играть для других – так, как я чувствую, это всё равно, что раздеваться при всех». По-видимому, эта замкнутость привела к тому, что впоследствие она писала главным образом «в стол».

В возрасте 18 лет на первом курсе консерватории в Минске была арестована Белорусским КГБ за участие вместе с другими студентами минских институтов в кружке вышедших из сталинских лагерей писателей, художников и других деятелей культуры. В этом кружке власть и порядок ругали без стеснения. Взяли их в тот момент, когда они ехали в поезде на встречу в Москву с такими же «кружковцами». В результате была исключена из консерватории, комсомола и больше года работала монтажницей на радиозаводе.

Вместе с родителями переехала в 1964 году в Ленинград и в 1968 году закончила Ленинградскую Государственную консерваторию имени Римского-Корсакова с присвоением квалификации «солист, преподаватель,  концертмейстер». До 1972 года  работала концертмейстером  в оперном театре  в Алма-Ате, в Прокопьевске, до 1986 года в музыкальном училище при консерватории  им. Римского-Корсакова и в музыкальной школе при Ленинградском Доме офицеров.

Преподавая музыку, не могла скрывать своё отношение к действительности, по этой причине была уволена и три года работала оператором  в котельных вместе со сходными по судьбам представителями интеллигенции. Говорили, что посещение этих котельных доставляло эстетическое удовольствие чистотой и большим количеством ухоженных кошек, а также интеллектуальными беседами.

С 1989 по 2003 год была педагогом в музыкальной школе для взрослых.

В начале 1970-х пишет прозу, но не желает никаких публикаций, и только с 1980 года её на это уговорили друзья. В журнале «Часы» были опубликованы ее повести «Крысолов», «Монолог», «Победитель», «Самозванец», рассказы «Парадокс», «Наследник», «Каникулы», «Случай». Повесть «Крысолов» опубликована в московском журнале «Согласие» (1993) и во втором томе трехтомной антологии «Коллекция», подготовленной Б. И. Ивановым (СПб., 2003).

В середине 70-х годов случилось так, что она заменила в костёле заболевшего органиста и периодически посещала службы, играла на органе. Приняла католическую веру, изучила итальянский язык, сохранились много писем к ней от настоятельницы ордена сестёр-доминиканок монастыря Св. Систа в Риме и от двух монахинь монастыря. В письмах среди прочего были приглашения посетить Рим и Флоренцию, в частности, монастырь Св. Систа («были бы рады принять тебя в нашей обители и познакомить с нашей религиозной семьёй»). По-видимому, эти приглашения были связаны с желанием Тамары уйти в этот монастырь, о чём она говорила своим родителям. По различным причинам ей это не удалось.

О диапазоне интересов Тамары Корвин свидетельствует и предлагаемый сборник её произведений. Кроме эссе о И. Бродском и Т.Элиоте, в него включены и очерк об аналитической философии, которой она отдала несколько лет, история похищения и убийства итальянского премьера и ряд художественных произведений. Некоторые из произведений Тамары Корвин трудны для чтения и, как уже отмечено, требуют специальной подготовки. На прямой вопрос, не желает ли она, например, в эссе о Бродском и Элиоте таким способом продемонстрировать свои обширнейшие познания, она с изумлением отвечала, что  хотела только одного, чтобы этих авторов больше читали. Нет оснований не доверять её искренности, публичность была для неё совершенно не свойственна.

Тамара Корвин ушла из жизни в мае 2012 года. Похоронена на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге. Её эстетическое и этическое кредо в определённой степени содержится в самом конце эссе о Бродском. Цитируя часть одной из его речей: «Ни за что и никогда не принимайте роль жертвы. Следите за вашим указательным пальцем, ибо он опасен: он – алчный обвинитель. Указующий перст – эмблема жертвы и знак поражения в противоположность знаку победы. Как скверно вам бы ни приходилось, старайтесь не обвинять что-либо или кого-либо: историю, государство, власть, происхождение, родителей, фазы Луны, детство, туалетные привычки и т. д. Список – длинный и скучный, и сама длина и скука отвращают разум от того, чтобы изучать его и выбирать из него», она так комментирует его:

«Пафос проповеди – не сдавайтесь, но также – не ждите и не требуйте что-либо от кого-либо. Раб (меньший) ждет и требует от господина (большего) того-то и того-то, и проклинает, и жаждет мести. Свободный человек никого не винит.

Читатель снова видит в этих максимах эстетическую основу этики, гигиену разума и психики. Остается лишь решить задачу практически, т. е. лингвистически, т. е. грамматически: необходимо исключить из языка обороты долженствования и вины иные, нежели в первом лице единственного числа».