Александр Уланов

ПОЛЫНЬ И ВАНИЛЬ

(о прозе Марианны Гейде)

В прозе Гейде – пряность и горечь. Сила ощущений – от ярости до яркости. Мир, встречаемый телом, осязанием. Гейде часто говорит о боковой линии – органе рыб, который позволяет чувствовать колебания воды вокруг. Еще чувствительнее – рана. И другой человек, другой предмет встречается как боль. Как рана, открытая ране.

Рядом с пустотой, от которой не избавиться и которую не заполнить. Рядом со смертью, которая неопровержима – и не лжет, как фальшивый коньяк или голоса, говорящие о сплющивании вещей. Смерть – плод, вызревающий в человеке (об этом говорил еще Рильке). Кости зреют «как ядро миндаля под жесткой горькой кожурой». И такой плод может стать игрушкой – но и продолжением другой жизни.

Граница между такой прозой и стихотворением почти стерта. Потому что стих – не ритм и рифма, а концентрация и многозначность. Взгляд, не желающий растекаться в роман. Лучше – всматриваться, вживаться в деталь, в подробность. Пока она сама не покажет свою жизнь. Потому что прилив – расширение океана от его воспоминаний. Гейде – «на стороне предметов», как Франсис Понж. Или Андрей Левкин.

Незачем говорить больше, чем нужно. После Борхеса и концептуализма мы понимаем, что во многих случаях достаточно привести схему события, не пытаясь обрастить ее искусственными подробностями, обмануть себя и читателя дешевыми уловками правдоподобия. Не-ассоциативное повествование исчерпано. Если действие только названо, оно не объяснено. Что происходит? Кто-то пытается сказать: «поцелуй», «семинар». Но происходящее отрицает обозначение, показывая, насколько далеко конкретное событие отстоит от своего абстрактного наименования. Идти к этому событию, предмету, человеку – подбирая слова, которые касаются его, обрисовывают его в его многосторонности и многосвязности. Рефлексия и точность. «Возможно, смерть – та же соль. Нет, не та. Вот эта».

Как и Борхес, Гейде любит мир средневековых бестиариев, где пеликан завивает кудри Богородицы. Мир легенд. Люди, съедающие осьминогов, слепнут, но узнают предметы на ощупь. Причем Гейде всегда помнит другую сторону легенды, вторую мышь из притчи, что умерла и испортила масло, которое сбила спасшаяся из молока первая мышь. Помнит, что счастливый конец сказки – лишь случай, и поэтому сочиняет серию сказок-неудач.

Существование – напряжение и тяжесть. Автор – на грани множества опасностей. Против них – ирония, любовь к перемене, незавершенность и неокончательность. Путь и рост продолжаются.

_______________________________

Из предисловия к книге М. Гейде «Бальзамины выжидают».