Алла Горбунова

РЕЧЬ О ВАСИЛИИ БОРОДИНЕ

Я очень рада, что в этом году Василий Бородин стал лауреатом премии Андрея Белого. Василий представляется мне одним из самых ярких и самодостаточных современных поэтов. Мне очень близко то, как безоглядно и с истинным достоинством Василий идёт своим собственным путём – путём интуитивного, самозабвенного, взволнованного лирика, каких в современном поэтическом поле очень мало. Василий не ориентируется на какие-либо заданные поэтические конвенции и сам активно формирует поле поэзии, создавая своей поэтической практикой собственного читателя. Мне кажется, такой поэт как Бородин действительно сейчас очень нужен. Это поэт, от стихов которого можно ждать как живого обновления языка, так и глубокого интимного разговора с собственной душой, самозабвения в захватывающей гармонии стиха, маленькой дверцы в бездну. Это поэт, которого можно любить.

В стихах Бородина уравновешены не-человеческое (странное, бездонное, другое, выходящее за рамки человеческой фактической заданности), без чего, на мой взгляд, поэзии не бывает, и человеческое («теплота» этих стихов, их милосердие к читателю, «сердечность» – Бородин один из немногих современных поэтов, в чьих стихах регулярно встречается слово «сердце»). Василий с одной стороны кажется поэтом органическим, стихийным – захваченным и несомым подземными реками просодии, с другой – он мыслит в своих стихах, и чем старше становится, тем больше. И неважно, пишет Бородин в рифму или свободным стихом (бывает и так, и так) – главное, что его речь всегда свободна, и мера этой свободы в стихах сразу видна, что выделяет его среди многих других авторов его поколения.

Истоки поэтики Бородина охватывают как условно «акмеистическую» линию, так и авангардистское наследие.Из конкретных имён можно назвать таких разных и значительных поэтов, как Олег Юрьев и Всеволод Некрасов. В результате получается очень оригинальная и самобытная поэтика, в том числе продолжающая некоторые знаковые для неофициальной культуры линии. Если говорить о преемственности с неофициальной культурой – Василий Бородин едва ли не единственный современный поэт, который в буквальном смысле продолжает традицию самиздата. В издательстве при техническом вузе, где он работает, он собственноручно печатает маленькие самиздатские книжки стихов – свои и друзей. Так, он недавно подарил мне такую книжку со своими новыми стихами «20 стихотворений», обложкой которой служит картонка с васиным рисунком, а на обратной стороне остались надписи: «Электромеханический факультет» и «Научные исследования 1994-1996».

Что для меня особенно важно, поэтика Василия Бородина – это «событийная» поэтика. Исходным импульсом для многих стихотворений являются впечатления-события. Его стихи помещают нас в сингулярную точку индивидуального переживания, внутри которой собственно и происходит жизнь. Совмещение некоего впечатления и точки, в которой мы чувствуем себя живыми, образует двойную звезду стихотворения. И стихи Бородина относятся к тем вещам, в которых мы чувствуем себя живыми. Эти мгновения жизни в стихах Бородина всегда ускользают, не имея эквивалента в общих представлениях, это такие дзенские штуки, которые мы не можем назвать ни мыслью, ни чувством, ни чем-то ещё – это неклассифицируемо. Я уже писала однажды о Василии, что скользящие смыслы его поэзии – эти рождающиеся на лету образы-мгновения кажется противоестественным укладывать в какие-то схемы объективации, и о легком и воздушном, возгорающемся от солнечных лучей, осыпающемся, как пыльца с крыльев бабочки, существе стихов Бородина практически невозможно говорить на довольно чуждом им языке, под страхом спугнуть эти пернатые певчие сущности. Стихи Бородина – живые мгновения, касающиеся нас с тем, чтобы исчезнуть. Они тают на ветру и на варежках, как снежинки, но в их мимолётности есть небо, и солнце, и свобода.

И ещё одна редкая вещь, которую я чувствую в стихах Бородина. Это то, что Мамардашвили называл «осадок реального». Этот реальный осадок, который образуют «составные части души», проявляющиеся в художественном произведении, присутствует, но остаётся невыразимым, остаётся на пороге фраз, которыми мы бы хотели его передать. Также, как на пороге фраз остаётся и то, что я хотела сказать о Василии сегодня, и всё мной сказанное – это своего рода обломки крушения того, что я хотела сказать.