Марк Белорусец

РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

 

               Уважаемые дамы и господа!

     Прежде всего, хочу поблагодарить учредителей премии Андрея Белого и Комитет премии за высокую награду. Для меня это большая честь, еще особенно значимо, что присуждение Татьяне Баскаковой и мне премии за книгу Пауля Целана связало его имя с русской литературой. Пауль Целан таким образом отмечен премией Андрея Белого и, стало быть, приобщен к русской словесности. Мне не кажется это утверждение слишком большой натяжкой, если иметь в виду слова самого Целана. В 1961 году он пишет русскому эмигранту критику и публицисту Владимиру Маркову: «Я, в сущности, русский поэт…».

     Но встреча Целана с русской литературой состоялась гораздо раньше. Она произошла еще на его родине, в Черновцах. Напомню, Черновцы, как и вся Северная Буковина, до 1918 года были австро-венгерскими, потом румынскими, а в 1940 году оказались вдруг советскими. Черновицкий университет стал тогда русско-украинским за одну ночь. Чтобы продолжить занятия романской филологией двадцатилетний Целан за лето 1940-го года прочитал в оригинале «Войну и мир». Позже он увлекся Есениным и начал его переводить. Потом, эмигрировав в Румынию, работал в бухарестском издательстве «Русская книга». Он редактировал чужие переводы с русского и сам перевел на румынский язык чеховских «Мужиков» и «Героя нашего времени» Лермонтова. До настоящего времени этот перевод считается лучшим, он неоднократно переиздавался.

     В Париже, почти 10 лет спустя, Пауль Целан вновь обращается к русской поэзии. Немецкие переводы стихотворений Есенина и «Двенадцати» Блока восхищают его друзей – Нелли Закс, Ингеборг Бахман, Германа Ленца. Целан переводит «Бабий Яр» Евтушенко через несколько месяцев после появления стихотворения по-русски. В конце 60-х он занимается стихотворениями Хлебникова. В набросках остались переводы из Маяковского и Пастернака. В его пятисоттомной русской библиотеке – почти вся русская поэзия, от Кантемира до Сологуба, от Ахматовой до Георгия Иванова, включая, конечно, Андрея Белого.

     Знакомство с поэтикой и поэзией Мандельштама стало для Пауля Целана крупнейшим событием в жизни и творчестве. В конце 50-х – начале 60-х годов Целан перевел более сорока его стихотворений, среди них «Нашедший подкову», «Грифельная ода», «1 января 1924» . Впервые переводы стихов Мандельштама, до того почти неизвестного европейскому читателю, вышли отдельной книгой. Ее появление отметила литературная критика. Среди рецензентов – уже упомянутый Владимир Марков, высоко оценивший эти переводы.

     Поэтическое видение Мандельштама, его статьи о поэзии, оказали огромное влияние на Целана. Так, образ стихотворения как бутылочной почты из статьи «О собеседнике», возникает и обретает новое измерение в его «Бременской речи».

     Из многочисленных иностранных поэтов, переведенных Целаном, Мандельштам – единственный, кому он посвятил передачу на радио. В этой передаче Целан говорил о стихотворениях Мандельштама, о его поэтике; сказанное им с незначительными изменениями вошло в «Меридиан», – программную речь при получении премии имени Георга Бюхнера, где Целан утверждает свою поэтику, свое видение задач поэзии.

     Для Целана Мандельштам – брат не только по музе, но и «по судьбам». Именно такого рода близость стоит за словами Целана в письме к Маркову, которые я процитировал.

     Александр Кушнер в своей статье о Мандельштаме писал: «Убийство поэта – наш национальный миф». Всех растоптанных, изгнанных, высланных и сосланных поэтов здесь, в Петербурге, впрочем, как и в Москве, в Киеве, перечислить невозможно – не хватит ни времени, ни нервов. Однако же бесспорно, что Осип Мандельштам в очень большой степени воплощает эту сущность русской поэзии.

     Целан, у которого родители погибли в немецком концлагере, сам он спасся чудом, Целан, который до конца жизни чувствовал себя повсюду преследуемым и гонимым – как еврей, как чужак, как эмигрант, Целан, имевший до середины пятидесятых во Франции лишь «вид на жительство», так хорошо знакомый первой волне русской эмиграции, – именно эту сущность русского поэта понимал и принимал как свою, о чем свидетельствуют его письма и высказывания. Но есть и главное свидетельство  – стихи. Вот цитата из стихотворения в сборнике «Роза-Никому» (1963г.), посвященного памяти Осипа Мандельштама: 

          Имя Осип подступает к тебе, ты говоришь о том,
          что он уже знает, он это принимает, он это снимает с тебя,
          руками, ты его руки отделяешь от плеч, правую, левую,
          ты приставляешь на их место свои, с ладонями,
          с пальцами, с линиями, 

– отторженное срастается снова –
они твои теперь, возьми их, твое теперь и то, и другое… Я позволю себе предположить, что Пауль Целан, был бы, как и я, счастлив получить премию Андрея Белого еще и потому, что учреждена она была теми, кто в угрюмо-заботливые годы издавал неподцензурные журналы и альманахи, где печатались литературные произведения без одобрения начальства. Мне немного известно, как и в каких условиях издавался журнал «Часы», о нем тут, прежде всего, речь. Как квартиры издателей, они же зачастую были редакторами, превращались в издательства и типографии, экспедиции и журнальные архивы, куда, кстати, можно было нагрянуть с обыском. Так обстояло дело с журналами «Часы», «Обводной канал»,  «37» и другими, о чем теперь немало написано. Но журналы и тогда не оставались безвестными. Их читали, они доходили даже к нам, в Киев. Хочу, хоть и с запозданием, воспользоваться поводом и как читатель сказать спасибо тем, кто делал эту нелегкую работу, а заодно и учредил дотированную любовью к слову премию. В подтверждение своего читательского абонемента я прочту несколько строк поэта, имя которого здесь – в этом собрании – нет нужды называть. Кажется, они актуальны и сегодня

          Как забитый ребенок и хищный подросток,
          как теряющий разум старик,
          ты построена, родина сна и господства,
          и развитье твое по законам сиротства,
          от страданья к насилию – миг…