Татьяна Баскакова

РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

               Уважаемые дамы и господа, друзья!

      Я благодарю вас за эту премию, которая мне особенно дорога, потому что лично для меня она – как знак прощения за то, что в свое время, в молодости, я не пыталась войти в круг людей, которые ее придумали и для которых она была значима, о чем жалею. Отчасти так получилось потому, что я принадлежала уже к другому поколению, а отчасти – потому что я тогда недооценивала значение той среды, в которой могли возникать такие идеи. Но именно в те годы и в годы перестройки я убедилась, насколько важно отношение к книге и прежде всего к художественному тексту для самоощущения человека и общества. Хочу упомянуть в этой связи Вадима Козового, который впервые начал переводить французскую поэзию в мордовском лагере и потом, уже в эмиграции, сделал перевод делом своей жизни – на его ночном столике, когда он умер, лежала книга Артюра Рембо, над которой он работал до последнего дня.

     Еще я думаю, что значение премии имени Андрея Белого нисколько не уменьшилось за годы после падения советской власти. Мне кажется крайне важным, что премия, не связанная с денежным вознаграждением и, тем не менее, очень престижная, продолжает существовать в ситуации, когда книжный рынок расколот, когда на нем преобладает циничная ориентация на выгоду и на самые примитивные читательские потребности; более того, когда крупные издательские концерны, желая вытеснить немногие издательства, публикующие хорошую литературу, перекупают права на так называемые интеллектуальные книги, привлекают переводчиков и профессиональных редакторов, но при этом организуют выпуск книг и отношения с теми, кто их делает, как фабричное поточное производство в его наиболее архаичных, грубых и хамских формах.

     Получая в 1959 году Литературную премию Вольного ганзейского города Бремена, Пауль Целан сказал, имея в виду свою родину Буковину, что он вырос в местности, «где жили люди и книги». Пока готовилась книга русских переводов Целана, я по многу раз перечитывала его тексты, но далеко не сразу поняла, что эти простые слова он употребил в буквальном смысле. Что для него было важно создать условия для постоянного общения между человеком и другим человеком, который умер, но продолжает жить и говорить в пространстве написанной им книги. Целана очень трудно понять не только в России, куда его стихи пришли с большим опозданием, но даже и тем, кто читает его по-немецки, потому, кажется мне, что изменились наши понятия о литературе. В представлении Целана литература – это живая память, то есть объединяющая людей традиция как надежнейшая жизненная опора. Уже первая его поэтическая книга, «Мак и память», есть, по сути, перевод на язык образного мышления такого представления о поэзии. А также перевод и продумывание – еще на шаг дальше – мыслей тех поэтов и философов, которые эту традицию представляли: прежде всего древних греков, создавших сложный образ Мнемозины, Фридриха Гёльдерлина, Райнера Марии Рильке; в более поздних книгах – Франца Кафки, Вальтера Беньямина, Мартина Хайдеггера, Людвига Витгенштейна. Беда в том, что даже специалисты, прочитывающие все эти цитаты и аллюзии в стихах Целана, часто не принимают их всерьез, относятся к ним как к постмодернистской игре. Чтение книг Целана требует времени и внимания, причем внимания особого, которое в речи «Меридиан» он сам, воспользовавшись словами Мальбранша, назвал «молитвой души».

     Что должен сделать переводчик, чтобы книга такой степени сложности, как поэтические сборники Целана, могла жить, существовать как живой организм в пространстве другого языка? Я не знала ответа на этот вопрос и много раз слышала, что не надо обременять читателя излишней информацией, длинными комментариями и т. д. Но мне все равно казалось, что для книги нужно создать какое-то контекстное пространство, что лучше, чтобы читатель знал что-то о ее авторе, что если обычные комментарии и послесловия плохи, можно придумать какую-то иную форму, отличную от формы информационного сообщения или специального филологического исследования. Я пыталась делать что-то подобное раньше, но только в случае с Целаном почувствовала, что такие попытки находят отклик, что они кому-то нужны. Я благодарна вам и за это ощущение, хотя думаю, одной книги никак не достаточно, чтобы поэзия Целана стала частью русской культуры. Прежде чем в России появились хорошие собрания произведений, скажем, Георга Тракля, или Гарсия Лорки, или Мартина Хайдеггера, понадобились годы работы и усилия многих переводчиков.

     Спасибо за внимание.